Она помолчала – комес все так же пристально смотрел на нее.

– И если лодку украл Фома, значит, предатель не бежал… а сейчас с нами на острове.

– Предатель мог быть среди матросов, если они уплыли с твоим мужем, - заметил Леонард. – Если ты не веришь, что твой муж сам… хотя нет, это слишком для него, пожалуй. Скорее всего, Фома Нотарас просто бежал от нас, желая показать характер, хотя один Бог ведает, к чему это приведет…

Он сдвинул брови.

– Как бы то ни было, не вижу, чем изменник может повредить нам сейчас, даже если ты права. Ты же знаешь, что вторую лодку я приказал оттащить далеко на берег, в кусты, и ее охраняют мои люди вместе с вашими.

Леонард помолчал, опять притянув подругу на колени, спиной к себе, и сцепив горячие сильные руки замком на ее талии.

– Даже если ты права, это вряд ли ухудшит наше положение сейчас. Подождем еще этот день… а потом, если корабли не придут, придется все перерешать.

Но корабли пришли: обе галеры комеса Флатанелоса, на каждой из которых, не считая кентархов – командиров судов и их помощников-надсмотрщиков было по восемьдесят воинов и матросов и гребло по две сотни каторжников. Вторая галера приплыла через час после первой.

После бурной радости, быстрых расспросов, объятий и поздравлений комес сразу же взял под свое командование экипажи обоих судов, приказав им осмотреть архипелаг. Не все подчинились приказу охотно; но никто его не оспорил, узнав, что ищут патрикия Нотараса.

Искали до самого вечера этого дня и весь последующий день; и наконец выловили в леске на острове Антигоне десять человек каторжников, которые уцелели - и, как ни удивительно, попросились назад на галеру. Обычно за побег приговаривали к смерти… но эти люди не бежали, и их комес не тронул бы. Каторжные католики видели это, поняли, что с Принцевых островов им никуда не деться… и знали, что могут попасть в Италию только гребцами на галерах Флатанелоса; а в благородство комеса найденные преступники поверили искренне.

Фому Нотараса и пропавших матросов так не нашли.

За прошедшие часы Леонард как следует расспросил экипажи о том, что делается в Стамбуле; вместе они обсуждали и оценивали опасность. Их как будто бы не выследили до Прота; и с Прота некому было подать сигнал врагу.

Они провели на острове еще одну ночь, а наутро комес приказал поднять паруса.

* Названия Принцевых островов: Принкипос – самый крупный, Халки – второй по величине.

========== Глава 119 ==========

“Но у меня есть другие достоинства – честолюбие, в совершенстве в нас оно становится добродетелью… находчивость, отвага, пусть не на поле брани, но отвага бывает разной! Верность – своей семье… и… тебе! Но моих добродетелей ты не заметил!”

(Фильм “Гладиатор”. Коммод – своему отцу Марку Аврелию.)

Фома Нотарас в самом деле не погиб.

Хотя он выглядел больным до самого крушения, в действительности ему полегчало раньше. Сестра подумала о нем, спасаясь, и жена тоже; но, конечно, они предпочли спасать детей и себя самое. И так и следовало… разумеется, ведь Фома Нотарас мужчина!

Хотя помнила ли его жена, что он мужчина и муж ей, когда прыгала в море в обнимку со своим поклонником? Фома успел увидеть это; а потом остался один, совсем один.

Он привык к одиночеству… к любви, приправленной презрением. Уже то, что он вынужден был плыть на корабле, названном именем его жены, - и все вели себя так, точно иначе и быть не могло! А этот наглец, Флатанелос, приплыл сюда на “Василиссе Феодоре”, нисколько не заботясь о том, что может выдать всех таким императорским именем!

И сейчас, когда буря угрожала разметать корабль в щепы, патрикий Нотарас вдруг понял, как действовать, чтобы заставить всех этих людей по-настоящему считаться с собой. В первый раз за его жизнь они все будут считаться с ним, негодовать или бояться – но никакого больше презрения!

Фома улыбнулся, выпрямившись навстречу ветру: он понял, что не погибнет.

Он вернулся в венецианскую беседку и прибрал немало ценностей, забытых его родственниками. “Василиссу Феодору” заливало, и темный плащ патрикия промок и тяжело обвис; плавал Фома не слишком хорошо, но он твердо знал, что не погибнет. Выбравшись снова на палубу, патрикий присел около бочек с каким-то вином или, может быть, фруктами и вцепился в канаты, все еще связывавшие их; теперь низкий борт галеры загородил ему обзор, и Фома перестал понимать, куда несет корабль. Но он и так знал, слышал!

– Галера треснется о скалы и развалится, - пробормотал Фома: он уже видел, как от судна отлетают куски; смыло в море обе мачты. – Но меня она успеет донести до места!

Может быть, еще кто-то на корабле спасался так же, как он; патрикию было не видно. Он сидел за бочками, продрогнув и промокнув до костей в своем плаще; корабль мотало, “Василисса Феодора” уседала все глубже - но держалась на плаву. А потом вдруг резко накренилась вправо, и все, что ни оставалось на палубе, поехало прямо на Фому. Фома вскрикнул и выпустил канат; тот лопнул, и бочки покатились на патрикия. Тот едва успел увернуться. Одна бочка, ударившись о борт, расселась, и из нее посыпались апельсины, оранжевые, как рясы кардиналов…