Ему самому, евнуху, никогда этого не узнать – только наблюдать за мужчинами и женщинами. Он вдруг подумал о своей матери иначе, нежели думал до сих пор: она была для него только мать… Но ведь она еще и жена, красивая и сильная, хотя и совсем немолодая! Такие еще даже рожать могут!

Марк вдруг спохватился, точно вырвался из плена каких-то чар. Повернулся к Евдокии Хрисанфовне. Пригладил ежик черных волос, вытянулся и оправил одежду.

– Мне пора, - сказал воин и кашлянул, опустив глаза. – Я приходил только известить вас. Прощай, госпожа.

Он поклонился и быстро пошел прочь; но Евдокия Хрисанфовна задержала его.

– Погоди, молодец… Ты скажи, зачем вправду приходил!

Марк в удивлении повернулся к ней.

– Госпожа приказ отдала? – спросила московитка, сурово глядя на стражника. – Что-нибудь решилось с нами?

Эскувит опустил зеленые глаза.

– Нет пока, - сказал он и быстро ушел, в еще большем смущении, почти замешательстве. Прогремел замок, потом удалились шаги.

Евдокия Хрисанфовна встала с кресла, в котором сидела, и подошла к окну: солнце освещало ее полную статную фигуру, белые круглые руки и шею. Микитка, сидевший в стороне на свежей соломенной подстилке, отодвинулся от матери в угол; он неотрывно смотрел на нее, но так ничего и не смог сказать.

Марк освободился от власти своей собеседницы, только прошагав несколько коридоров и выйдя через арку на воздух. Он подставил лицо ветру, как будто умывался им.

– Эти тавроскифы вещуны, - пробормотал ромей, ущипнув аккуратно подстриженную бороду. – А с ней говоришь – точно в бездонный колодец смотришь… Неужели они там все такие!

Он не знал, все ли – там, на Руси; но знал одну такую же женщину здесь, в империи. Марк перекрестился и поцеловал обернутый вокруг шеи шелковый шарф, подаренный Феофано.

– Вот здесь моя верность, - пробормотал он.

Где же еще может быть верность ромейского воина? От мысли о Феофано он взбодрился и опьянел сразу. Он должен был прийти к ней завтра: но не мог ждать. Марк всегда знал, где найти свою госпожу.

Сегодня она даже не покидала дворца, вместе со всеми наблюдая погребение императора из окна. Марк вернулся под крышу, поднялся по лестнице, завернул направо и остановился перед невысокой деревянной дверью. Набравшись духу, через несколько мгновений постучал.

Феофано была там, и открыла ему тотчас же – ее запах вскружил ему голову. Положив руки воину на плечи, она втянула его внутрь. Потом отступила к окну, как славянка, - но стала лицом к Марку, а не спиной: сложив руки на груди.

– Почему ты побеспокоил меня сейчас?

Он увидел, что на прекрасной Феофано темное траурное платье, а волосы скрыты под темным покрывалом. Солнце окружило ее сиянием, превращая в священную статую. Губы императрицы были сурово сжаты; большие подведенные глаза неумолимы.

– Тавроскифы выкинули что-нибудь? Евдокия? Это не такая женщина, чтобы долго просидеть под замком!

Марк покачал головой. Потом преклонил колени перед Феофано: это имя пристало его госпоже куда больше крещеного.

Он немел рядом с ней – и не знал, как описать, что сделала Евдокия. Только чувствовал, что эта женщина так же опасна, как и его императрица.

– Иоанн погребен, - наконец сказал эскувит.

По губам Феофано скользнула улыбка. Она приблизилась к Марку и положила ему руку на плечо; потом проследовала дальше, так что он не мог больше видеть ее.

– Ты приходил сказать им это! Напрасно, - прозвучал за его спиной ясный, исполненный силы голос. – Теперь Евдокия поймет, что настало время больших перемен… Пока она ничего не сможет сделать – но потом…

– Ты освободишь ее и ее сына? – тихо спросил коленопреклоненный Марк.

Он не стал говорить госпоже, что погребальная процессия прошла под самым окном русской пленницы, как будто ей напоказ.

– Потом – может быть, - наконец, после мучительного ожидания, ответила василисса. Усмехнулась. – Я полюбила этих варваров. Но их можно любить, только когда держишь в руках их цепи.

Она сомкнула свои сильные руки: щелкнули суставы. Марк быстро обернулся, потом встал с колен.

– Ты не знаешь ее, - взволнованно сказал воин. – Я говорил тебе, что она отказалась покинуть других женщин! Когда ей станет известно, что…

Феофано подошла к нему и положила руку на плечо. Посмотрела в глаза.

– А откуда ей станет это известно, мой дорогой Марк?

Тонкая рука впилась в его плечо так, что воин стиснул зубы от боли.

– Надеюсь, ты помнишь, кто ты – и кто я? – спросила повелительница, которая была ниже его на голову и легче вдвое – которую он мог бы вскинуть на плечо и унести куда пожелает…