Лицо эскувита осталось непроницаемым, как кирпичная стена. Но совершенно неожиданно он ответил:

– Госпожа сказала, что ты мог бы примириться с этими жертвами, но дорожишь своей душой.

Нотарас изменился в лице. Потом шагнул к посланнику и тихо спросил:

– А она?.. А ты?

– Моя душа там, где моя госпожа, - ровно ответил эскувит. Рука его при движении противника быстро легла на рукоять меча, и патрикий тоже с проклятьем схватился за оружие; но совладал с собой.

Фома закрыл глаза.

“О Метаксия, - подумал он, - о моя Метаксия, ты не знаешь, как я тебя любил…”

Он медленно оправил по плечам турецкий халат – так непривычно было ощущать мягкость и податливость шелка там, где он привык ощущать тяжесть драгоценных застежек.

Вдруг откуда-то из-за стены послышался шум, будто что-то уронили. Эскувит выхватил меч, зеленые глаза стали бешеными; патрикий вскинул руки, будто сдавался своей сестре.

– Сейчас я погляжу, в чем дело, - сказал он. Быстро прошагал к двери, которая вела в другую комнату, и распахнул ее. Несколько мгновений вглядывался внутрь, потом опять прикрыл дверь – неплотно.

– Никого, - сказал он вестнику, который уже изготовился к битве. – Видишь, я честен с тобой, не то что Метаксия со мною!

Стражник вогнал меч в ножны: он явно не желал разговаривать. Лицо опять окаменело: интересно, трудно ли будет сломать эту мраморную челюсть? подумал патрикий.

– Мне передать, что ты ответил отказом, господин? – спросил зеленоглазый эскувит.

Патрикий утвердительно склонил голову и взялся за подбородок, приставив палец ко рту.

– Ступай, мой друг, и передай своей госпоже, что я отвергаю ее требования, а также пожелай ей от меня здоровья и процветания.

Посланник вздрогнул от удивления. Нотарас проводил его до двери посмеиваясь, несмотря на все, что услышал.

Но когда воин скрылся, патрикий тотчас перестал улыбаться; леность в движениях сменилась резкостью и яростью. Он подбежал к подозрительной двери, в которую незадолго до того заглядывал, и крикнул:

– Разглядели?.. Вард! Ты узнаешь его в толпе?

Слуги, уже одетые в темные плащи, быстро вышли из комнаты.

– Он пошел в сторону Галат! За ним, берите лошадей! Вард, Михаил, он пришел пешком, вы его обгоните! Проследите сколько сможете!.. – выбежав наружу, крикнул господин слугам, уже садящимся на коней.

Топот копыт умер вдали.

Патрикий схватил себя за густые белокурые волосы и, закатив глаза, страшно обругал сестру и ее посланника. Он едва держал себя в руках.

Вернувшись в комнаты, он несколько раз крупным шагом прошелся по своему кабинету; выглянул в окно, как будто в беззаконной толпе можно было что-то разглядеть. Потом Фома сел за стол - и тут же снова вскочил.

Опять сел и застыл, схватившись за голову: он весь дрожал.

А потом вдруг снаружи раздался топот ног, и вбежал запыхавшийся Михаил. Лицо его, красное и грязное, было искажено горем и ужасом.

– Что такое? – крикнул Нотарас, вскакивая.

Михаил развел руками: он не сразу смог заговорить. Потом ответил:

– Вард… Его подстрелили! Он лежит на улице, вокруг толпа!

Фома вскрикнул и выбежал на улицу следом за Михаилом. Крики прохожих оглушили его; плакали какие-то сердобольные женщины. Патрикий оттолкнул их с дороги и бросился к Варду – тот успел недалеко уйти, и уже отсюда было видно, что он тяжело ранен, при смерти.

Фома подбежал к своему верному слуге и склонился над ним. Меткая стрела вонзилась Варду между грудью и плечом, и одежда пропиталась кровью; и под Вардом уже набежала лужа крови. Почувствовав близость господина, юноша возвел на него карие глаза и хрипло сказал:

– Турки… Урхан!

– Я вижу, - прошептал патрикий, разглядывая стрелу, выпущенную из непревзойденной мощи лука.

Он провел рукой по пробитой насквозь груди Варда, и лицо Фомы Нотараса исказилось мукой: спасения для того не было.

Он поднял слугу и, не обращая внимания ни на кого вокруг, понес его в дом. Там сел и уложил голову Варда себе на колени.

– Посланник убежал… Я не видел, куда, - свистящим шепотом сказал юноша: губы его серели. – Прости, господин…

Фома распахнул свою одежду и прижал голову Варда к груди. Через несколько мгновений Вард испустил дух – последним, что он слышал, было биение сердца господина, за которого он отдал жизнь.

Фома бережно опустил мертвого на ковер и закрыл ему глаза. Он задыхался: лицо его исказилось, но плакать патрикий не мог.

– Любимый мой Вард!.. – прошептал он.

Патрикий еще раз взглянул на слугу и откинулся к стене, закрыв глаза. Теперь, ценой жизни Варда, Фома Нотарас все узнал.

Русских пленников охраняли турки принца Урхана, а это означало, что надеждам почти конец. Урхан жил здесь с ведома султана Мехмеда – и любое выступление против него или его людей могло стать роковым для Византии.