Маленький Вард захныкал, завозился, и мать с улыбкой раскрыла широкий ворот сорочки. Она хотела попросить Фому выйти, чтобы тот не мешал, - после кормления сына сразу нужно будет уложить спать, - но патрикий с таким умилением смотрел на них обоих, что она ничего не сказала.

Когда Вард наелся и заснул на ее широкой постели, Фома кликнул к нему кормилицу: она пригодилась хотя бы на то, чтобы присматривать за ребенком. Феодоре требовалось ходить, восстанавливать силы, и бывать на солнце. Родители вместе вышли на террасу дворца, на которой Феодора столько раз бывала с Метаксией, - на этой террасе теперь был разведен искусственный сад в кадках из драгоценного фаянса. Туберозы и лимоны наполняли воздух своим ароматом.

Когда Феодора опустилась на подушки напротив любовника и посмотрела в его улыбающееся лицо, ей вдруг представилась вместо этой светлой головы черная, длиннокосая; Феодора с испугом подумала о женщине, назвавшей себя Феофано. Где-то она теперь – и что на них накликала?

Феодора закрыла глаза, ощутив, как жарит солнце, и на миг опять почувствовала себя прежней Желанью, которая даже не помнила, как ее крестили. Как она станет венчаться в Софии со своим прежним хозяином – ведь то имя, под которым ее знают здесь, не настоящее?..

Ужасную императрицу Феофано прежде звали Анастасией…

Феодора ощутила прикосновение к плечу, и с удовольствием приникла к отцу своего ребенка. Он поцеловал ее, как целовал Варда.

– Мы поженимся через два месяца, когда ты окрепнешь, - прошептал патрикий.

Феодора посмотрела на него и увидела лукавый блеск в серых глазах. Два месяца – это был обычный срок, который супруги назначали себе, чтобы роженица восстановила силы и снова смогла отдаваться мужу.

Феодора нахмурилась.

– Хорошо.

Она как-то повзрослела и посуровела, став матерью, - и обрела еще большее сходство с Метаксией, перед которой Фома робел. Он просительно улыбнулся, глядя на возлюбленную.

– Когда ты будешь готова – ты мне скажешь.

Феодора царственно кивнула.

Потом встала и оправила свою белую льняную рубашку, верхнюю распашную одежду из шелка, затканного золотом, - нижний край этого бесценного платья волочился по полу, для большей представительности, и уже загрязнился.

– Мне пора проведать ребенка.

Она пошла вперед, и патрикий – следом; он нагнал ее только в багряном коридоре, ведущем в гинекей, и взял за руку. Феодора обернулась к нему – сейчас она убирала волосы в простой узел, без кос, завивки и украшений.

– Если следующей будет дочь, я назову ее Анастасией. Это по-гречески значит “воскресение”.

Фома рассмеялся и крепко обнял ее.

– Нет, следующим будет Фома, - проворковал он. – Потому что теперь я еще больше люблю тебя.

– Неверующий, - засмеялась Феодора.

Евдокия Хрисанфовна стала женой старшего над русскими этериотами раньше, чем под венец пошла Феодора, - но позже, чем та думала. К этому времени обе русские подопечные Евдокии Хрисанфовны, жившие с воинами без брака, - и Елена, и Ольга, -были на сносях. Требовался врач или повитуха – могли бы позвать лекаря, который принимал роды у Фаусты, одной из “грецких жен”, но ему сказать боялись, как и самой Фаусте.

– Что ж, придется друг другу помогать родить, - весело сказала Евдокия Хрисанфовна. – Привыкать, что ли?

И она дала согласие Ярославу Игоревичу пойти с ним в храм.

Тот обрадовался, крепко обнял ее и поцеловал; а потом сказал с тревогой, взяв свою суженую за руки:

– Дунюшка, но если мы в церковь пойдем – придется себя обнаружить! Тогда хоть и лекаря позвать…

– Там увидим, - сказала ключница. – Может, еще и лучше придумаем.

И они пошли вместе с сыном Микиткой и товарищами-этериотами в Святую Софию, и объявили о своем намерении священнику. Этот старый человек имел благородный вид – но самые большие злодеи у греков зачастую имели вид наиблагороднейший.

Однако теперь московитам было не выбирать - и не отступать. Их обвенчали, и вечером в караульной по-семейному, радостно и шумно, отпраздновали это событие: с вином, пирогами и плодами, которые еще мог предложить своим защитникам опустошенный Константинополь.

Ночью молодым дали уединиться – и оба утешились, натешились за все время, проведенное в воздержании. Это был крепкий союз – из тех, которые заключаются быстро и на многие годы, как будто волею провидения.

А потом вдруг мать, ее нового мужа и товарищей выручил Микитка.