Иногда Жиенна думала, что, когда ребенок родится и она больше не будет представлять ценности, ей следует избавить лорда Гловера и леди Мормонт от лишних хлопот и отправиться в дом Матери, чтобы стать септой. Она многое хотела узнать о вере. Может быть, северяне и позволят ей участвовать в жизни ее ребенка, но, скорее всего, с самого первого вздоха малышу будут внушать, что он должен отомстить за отца и отвоевать свою корону, что он Старк, а не Вестерлинг. Его будет нянчить другая женщина, так что не стоит и надеяться, что ему дадут общаться с родной матерью.

Жиенну пробрал озноб. Она почувствовала себя старухой. Если она уйдет в дом Матери и больше не выйдет замуж, если – да не допустят этого боги – ее ребенок родится мертвым, тогда ее дом прекратит свое существование вместе с ней. Ее род древний и благородный, несмотря на теперешнее запустение и бедность. А может быть, когда-нибудь ей захочется снова взять себе мужа, завести дом и семью, чтобы заменить тех, кого она потеряла. У нее больше нет матери, которая отравит ее детей прямо в ее утробе, нет и Тайвина Ланнистера, угрожающего ее родным и близким. Ее новый муж не будет таким, как Робб, но возможно, по милости богов…

Жиенна насторожилась. Ей показалось, что она услышала какой-то странный звук, доносящийся снаружи, – по крайней мере, более странный, чем обычно. Шорох, будто деревья шумят на ветру, только сильнее. По ее спине пробежал холодок, но, подавив первое побуждение по-детски спрятаться под одеяло в надежде, что чудовища уйдут, Жиенна встала и двинулась к выходу из чертога.

– Лорд Хоуленд, - позвала она, - это вы?

Нет ответа.

– Лорд Галбарт? – Жиенна помедлила у выхода, но потом потянула за ручку, и дверь с треском отворилась. Внутрь ворвался холодный ночной ветер, едва не захлопнув дверь. – Леди Мейдж?

Шум стал громче, и ей пришлось почти кричать. Вдруг в пятно света ворвалось нечто огромное и черное, хлопая крыльями и каркая, а за ним последовала целая черная туча. Жиенна отступила назад, поскользнулась и упала.

«Это вороны», - поняла она. Их здесь сотни. В воздухе мелькали перья, клювы и когти; птицы камнем падали на нее, а она отчаянно пыталась прикрыть голову руками. Вороны были так близко, что Жиенне казалось, будто они вот-вот начнут вырывать у нее пряди волос. Светильники шипели и мигали от ветра, поднимаемого крыльями, и чертог временами погружался в кромешную тьму. Воронов становилось все больше и больше. Сквозь дверь с воем задувал зимний ветер. Жиенна поползла к очагу. Порывом ветра разбросало угли по полу, и если они разгорятся…

Что-то ударило ее в поясницу, и она снова упала на колени, едва успев выставить руки, чтобы не удариться животом об пол. На четвереньках она добралась до очага, набросила одеяло на угли и стала поспешно затаптывать их. Но только она вновь подняла одеяло, как голодное пламя жадно лизнуло сухие плетеные циновки, будто они были смазаны жиром, и внезапно зал пересекла огненная черта, словно нож резанул по горлу.

Жиенна метнулась в сторону, но пламя преградило ей путь; огонь лизнул ее платье, и она почувствовала жар. Затушив дымящийся подол, она повернулась в другую сторону, но огонь был и там. Из-за дыма воронов не было видно; Жиенне стало ясно, что они оказались здесь не случайно.

Отойдя подальше, насколько это было возможно, Жиенна разбежалась и перепрыгнула через пламя, тяжело приземлившись по другую сторону огненной черты. Отодвинув в сторону одну из перегородок, с помощью которых чертог можно было перестраивать и передвигать, она прошептала молитву Матери и, оттолкнувшись, прыгнула вниз.

До пирса было четыре или пять футов, и Жиенна, приземлившись, почувствовала во всем теле отдачу от удара о доски. Нет, нет, так нельзя, я не могу… Но что ей оставалось делать? Она не могла просто стоять и смотреть, как горит Сероводье. Вдалеке уже раздавались крики – болотные жители заметили пламя, но они не успеют добраться вовремя. Рядом нет ни Рейнальда, ни Робба, ни сира Бриндена, ни лорда Хоуленда, ни лорда Галбарта, ни леди Мейдж. Нет никого, кроме нее.

Жиенна отвязала от пирса одно из ведер и погрузила его в черную воду, плещущуюся внизу. Ведро пробило тонкий лед, вокруг разлетелись осколки, и на мгновение Жиенна увидела в воде свое отражение на фоне пылающего дома. Она повернулась и, собрав все силы, плеснула воду в пламя.

Раздалось шипение, и в холодный ночной воздух поднялся столб белого пара. Жиенна уже стояла на коленях, наполняя другое ведро; над пожарищем кружили вороны, но она едва их замечала. Она наполнила третье ведро, потом четвертое, изо всех сил стараясь удержаться на скользком пирсе; от холодной воды руки закоченели, но она все плескала воду в огонь. Наконец из темноты появились тени, из лодок выпрыгнули люди. Жиенна закашлялась от дыма, и вдруг ведро выскользнуло из ее пальцев, а кто-то крепко схватил ее за запястье и оттащил от огня.

– Ваше величество! Уходите!

Жиенна повернулась и увидела леди Мейдж. Из чертога вылетали клубы пепла и раскаленные угли, но пламя уже почти угасло и каркас здания в целом не пострадал. Со всех сторон суетились болотные жители, заливая угли и осматривая опоры, стараясь определить, насколько они обгорели и можно ли войти внутрь. У Жиенны подкосились ноги – к счастью, леди Мейдж все еще поддерживала ее. Все случилось так быстро, что она не успела испугаться, и только сейчас до нее дошло, насколько близка была гибель.