Шрифт:
— Эй!!! — она подхватилась. — Эй, это что за шутки! Эй, ты! — Роксана забарабанила в дверь, но Петтигрю запечатал её заклинанием с другой стороны.
— Прости, но я должен был тебя запереть! — испуганно пискнул паренек из-за двери и прежде, чем Роксана успела как следует возмутиться, услышала, как он торопливо сбегает по лестнице вниз.
…1974…
—… ты, бесполезный кусок дерьма! Притащил сюда эту маленькую шлюшку вчера, зачем? Чтобы я вас благословил? Благословляю, идите к черту! Проваливай отсюда!
Северус выскакивает из дома и захлопывает дверь, как раз вовремя, чтобы об нее с той стороны разбилась бутылка. Он прижимается к двери спиной, стараясь унять дрожь в руках, но это не так-то просто.
Дыхание сбивается, сердце колотится, кровь приливает к голове, и ему с трудом удается подавить приступ внезапного бешенства. Выходит, он такой же, как отец?
Северус срывается, пересекает убогий дворик, выходит за пределы участка, уходит все дальше и дальше от дома. Пока не приходит в их с Лили укромный уголок — тенистое, пронизанное узкими лучиками убежище под ветками дерева на берегу шумящей реки.
Сейчас тут никого нет, но он все равно чувствует, что ее присутствие отпечаталось здесь на всем, что он видит и слышит.
Северус всегда прячется здесь, потому что даже когда пьяный отец выходит искать его, его никогда не хватает на то, чтобы дойти до реки, и он засыпает где-нибудь по дороге.
Он настолько погружается в свою ненависть, что не слышит звука ее шагов, и когда Лили молча усаживается рядом, он испуганно подскакивает, думая, что это пришел отец.
На Лили светлые джинсовые шорты и простая белая футболка. Темно-рыжие волосы лежат такой пышной шапкой, что их хочется потрогать, а загорелое личико усыпано веснушками.
Лили смотрит на реку и хмурится.
— Опять он, да?
Северус сжимает кулаки.
— Ты же видела его вчера… он не может прожить без бутылки и двух часов… — цедит он сквозь сведенные зубы. — Я его ненавижу… нена…
— Петунья опять назвала меня уродкой, — как бы невзначай говорит Лили. — И сказала, что я буду гореть в аду за свои занятия магией.
Они переглядываются. Лили прыскает и упирается лбом в свои острые поцарапанные коленки.
Северус улыбается, чувствуя, как злость и ненависть уходят из него, как грязный черный дым.
— Идем, — Лили поднимается и за руку уводит его за собой.
— Куда? — Северусу все равно, куда. Он просто послушно идет за ней и смотрит на задние карманы ее шорт…
— Возьмем чего-нибудь поесть и ингредиенты, конечно! — удивленно говорит она и еще крепче сжимает его руку, и ладошка у нее такая теплая и мягкая, что Северусу больше ничего и не нужно. — Сварим Икотное зелье и нальем в сок Петуньи. Это поднимет тебе настроение!
…1977…
Северус приблизился к портрету Полной Дамы.
Сколько же здесь воспоминаний.
В который раз за эту ночь он задался вопросом: правильный ли выбор сделал?
И в который раз твердо сказал себе: да, правильный.
Лили никогда не простит его за то, что он сделает.
Но так нужно. К тому же, она все равно никогда не узнает.
Надо покончить со всем этим.
Северус поднял палочку.
Он наложил Империус еще за ужином.
Нотт и Регулус уже в лесу. Время идет, медлить больше нельзя.
— Приди ко мне… — прошептал он.
Пара минут, и портретный проем раскрылся.
Сердце предательски сжалось, когда он увидел пышную шапку рыжих волос и трогательную, почти детскую пижаму. Поддернутые поволокой чар глаза внимательно, но безучастно взглянули на него.
— Идем со мной… — прошептал он.
Она шла за ним, послушная, молчаливая, в милой пижамке и тапочках.
Он не оглядывался на нее и старался не думать о том, что все, что случится с ней — по его милости…
Но так будет лучше для всех.
Когда-нибудь они это поймут.
Он услышал голос Регулуса и замедлил шаг, чтобы ветки не хрустели под ногами.
— Почему именно он должен привести ее сюда?! — голос Регулуса дрожал. Северус чуть отодвинул ветки. Мальчишка волновался и мерил шагами небольшую, обильно облитую лунным молоком полянку. В этом свете, облаченный в черную мантию, он казался бледнее и прозрачнее любого привидения, и только черные глаза расплывались от страха, словно горячая смола.
— Я думал, это очевидно, — улыбнулся Нотт. Он, в отличие от Блэка, не бегал и стоял неподвижно, как тотем.