Он слабо улыбается и все еще повторяет:

– Все хорошо, Китнисс, со мной все хорошо…

– Китнисс!

Я широко открываю веки, и чувствую, как мне не хватает воздуха. Было ощущение, будто я задыхаюсь – на деле это так и происходило. Жадные глотки кислорода не поступали к легким, преграждаясь неосознанной истерикой.

Вот вам и сильная.

– Дыши! Это кошмар, Китнисс! Ты слышишь меня? Кошмар! – звонкий голос наполняет меня всю до краев.

Он жив. С ним все в порядке. Это кошмар.

Чувствую, как последний задыхающийся вдох растворятся в его крике. Все в порядке. Со мной все в порядке.

– Пит, – слабо шепчу я.

Он не отвечает, промокает полотенце и обтирает мой лоб, шею и руки от испарины.

– Воды.

Напарник подает стакан. Ни единой эмоции. Строго. Расчетливо. Мне кажется, ему платят за то, что сейчас он сидит со мной.

За окном ночь. Я в спальне идентичной моей: с той же покраской стен, мебелью, искусными стеклянными водопадами, жидкокристаллическим экран телевизором и полным отсутствием уюта. Но запах – абсолютно другой. Аромат пряностей смешивался с чистым привкусом свежести. Безопасность: именно так для меня пахла безопасность. Это его комната.

– У тебя вкусно пахнет, – слабо говорю я.

Пит хмурится. Я бы тоже хмурилась, если бы напарник говорил со мной о подобных глупостях. Но она уже слетела с языка, отступать больше не куда.

– Это потому, что ты пьяна. Здесь пахнет точно так же как и везде.

– Нет. Здесь пахнет безопасностью, – с трудом говорю я, – От тебя всегда веяло безопасностью.

– Почему же?

– Не знаю. Ты какой-то безопасный.

На этот раз он расплывается в улыбке.

– Ты много болтаешь, Китнисс. Правда или ложь? – говорит он.

Я недовольно морщу нос и в упор разглядываю лицо напарника.

– Ложь. Я всегда молчу, особенно в разговорах с тобой.

– Почему? – он напрягается.

– Потому что есть у меня привычка ляпать глупости в самые ответственные моменты. Знаешь, как-то перед Квартальной Бойней я встретилась с Гейлом. Мы понимали, что оставлять все как есть – нельзя, нужно предпринимать какое-то решение, которое могло бы спасти нашим близким жизнь. Я предложила ему убежать в леса и знаешь, что он сделал? Поднял на руки и назвал сумасшедшей, как в воду глядел! – радуюсь я, – Но знаешь, у него такая же глупая привычка ляпать все не во время. Через каких-то несколько минут он говорит мне: «Люблю тебя». Нет, ты представляешь? И чтобы ты мог подумать, я сказала?

Пит непонимающе смотрит в мои раскрытые от счастья и возмущения глаза.

– Я знаю.

– Прямо так и ответила? – прыскает со смеху Пит.

– Прямо так и сказала.

– И Гейл не обиделся?

– Чего еще удумал! – зло говорю я, – Мы ведь друзья. Всегда ими были, а тут нате вам. Я не понимаю, почему он так уцепился за эту любовь, разве это вообще была любовь?

– А почему нет, Китнисс?

– Ты меня-то видел? – усаживаясь, смеюсь я, – Нелепые косички, грязные ногти, чумазое лицо, широкие куртки, ботинки, которые я донашивала после отца? Разве в подобное можно влюбиться?

Пит задумался. А мне, невольно, захотелось наблюдать за тем, как на его лбу пробегают хмурые складки, как глаза загораются идеей. Это было непривычно: так близко, глаза в глаза. Непривычно, потому, что искренне.

– Мне кажется, Гейл не из тех, кто выбирает неженок.

– А мне кажется, он просто тебе завидовал, – смело говорю я.

По-моему из меня вышибли здравый рассудок, но меня мало волнует подобный нюанс. Куда больше меня раззадоривает весь этот разговор, который пробуждал во мне азарт.

– Завидовал чему?

– Весь Панем видел нашу «искреннюю» любовь, Пит. Гейл знал, что это притворство, но ничего не мог поделать с тем, что видел. Я дорожила тобой, как не дорожила никем. Нет, если бы он вызвался добровольцем и отправился со мной на Квартальную Бойню, я бы вытащила его. Без раздумий! Но не в этом состоял наш с ним внутренний конфликт. Игры изменили меня. Он не мог общаться с прежней Китнисс, считая меня избалованной красотой Капитолия. А ведь я… я даже страшусь её.

Короткий вздох невольно вырывается из груди.

– Знаешь, мне иногда кажется, что я понимаю тебя, – спокойно говорю я, -когда ты говоришь про чужие мысли, витающие у тебя в голове. Теперь, когда все так изменилось, мне тоже кажется, что будь я на месте той Китнисс, которая держала в руках морник, без раздумий бы его проглотила.

– А Жатва, Китнисс? Ты подумала о Жатвах? Сколько бы еще прошло Игр, пока кто-нибудь не осмелился занять твое место? Не так просто идти против всех, зная, что поддержки ждать не от кого.

– Я не думала об этом, – признаюсь я, – Я думала, что так будет легче, только для меня…