Она поправила блузку, уверенно намотала на голову серую косынку. Дорога до дверей камеры была короткой.

– - Спасибо, - сказала Оксана Островскому, для которого двухчасовое вынужденное молчание уже превратилось в пытку. Сказала и постучала кулачком в дверь.

Колючие слова прощания с Сашкой так и не слетели с её холодных губ.

" ...И от злых собак ушёл он

В ту страну, где сон и нега.

До конца надеждой полон,

Продолжая нить побега.

И сбежавшимся солдатам

На минуту показалось,

Что навстречу автоматам

На снегу лицо смеялось..."

Валентин "З-К" Соколов

6.

Во всём другом мире не нашлось слов, которые могли бы сейчас нарушить тишину, балансирующую на тонкой проволоке мироздания под медитирующий стук колёс скорого поезда. Серую, промозглую ночь уже тронуло ржавчиной весеннего рассвета, облачное зарево которого, песком просачивалось сквозь дряблые снежные руки, укутывавшие туманом поезд, уходивший на восток.

Оксана отлепила мокрое лицо от ворса Женькиной шинели. Глубокие тени под её глазами, лиловыми пятнами обесцветили кожу щёк. Женька посмотрел на эти тени, и ему стало невыносимо горько, будто кто-то вложил ему в душу таблетку хины или стрептоцида. Он молчал не в силах отвести взгляд от грустных глаз Оксаны.

– - Что постарела?
– спросила Оксана, по-своему угадавшая мысли Женьки. Успокоившись, она вытерла лицо рукавом ватника.

Тишина, лежавшая между ними, таяла апрельским снегом, рассыпалась битым стеклом. Женька поспешно покачал головой, будто всё ещё страшась нарушить это бесконечное безмолвие.

– - Тогда что? Что ты так на меня смотришь?

Он не смог ей объяснить. В ярком электрическом свете мощной лампочки эсвэшного купе, лицо Оксаны показалось Малахову прекрасным. Омытое нежными, трепетными красками, оно завораживало Женьку своей бледной кожей и узким овалом влажно блестевших губ.

– - Я не знаю, - не нашёл что сказать Малахов, неожиданно ощутивший на ладони почти невесомый шёлк её волос, ручейками проскальзывавший сквозь его пальцы. Казалось, что его пальцы помимо воли тянулись к лицу Оксаны, пытаясь трепетно ощутить, дотронуться, испытать.

– - Всё-то ты знаешь, - вздохнула Оксана и отодвинулась от Женьки.
– Утро вон уже.

Она кивнула головой в сторону окна, за которым действительно начинал расстилаться рассвет, растянутый на каркасах высоких сосен и кедров.

– - Когда твоя станция?
– спросил Малахов, глядя в окно. Темнота нехотя, но всё же отступала, расступаясь в серых бликах слабого света.

– - Скоро Жень, скоро, - Оксана взглянула на часы, подавив судорогу зевоты. Сейчас ей до смерти хотелось спать.
– А твоя?

Малахов снова прикоснулся к её светлым, лёгким локонам, своей широкой, почему-то дрожащей ладонью.

– - Мне до Красноярска, - сказал Женька.
– Почти целый день ехать.

Оксана молчаливо кивнула. Она ощущала в себе сейчас уставшую и совершенно пустую слабость, желание закрыть надолго и провалиться в призрачный подвал сна. Сна без сновидений. Усталость прожитых минут легла на её плечи тяжким, совсем неподъёмным крестом. Теперь она не смогла удержаться, широко зевнув. Пальцы Малахова коснулись её шеи и она, вздрогнув от неожиданности прикосновения, угадав чужое нескрываемое желание, как можно дальше отсела от чутких Женькиных рук.

Женька со вздохом опустил ладони.

– - Жаль расставаться, - фальшиво сказала Оксана.
– Может, ещё увидимся....

Сказала и не почувствовала стыда. Ей стало безразлично, увидит ли ещё Малахова или эта случайная встреча станет последней. Женька был для неё нереальным, волшебным призраком, по ошибке возникнувшим рядом с ней, в этом скором поезде. Завтра его уже не будет, и всё станет на свои места, а сказанные слова навсегда останутся только словами. Наверное, ей будет, потом жалко этих потерянных в молчании минут. Наверное....

– - Пустое это всё Женя, - сказала Оксана.
– И встреча эта наша тоже пустое... Ничего ведь не вернёшь - всё уже потеряно. И хватит слюни распускать - я в двенадцать из поезда встану, а ты дальше поедешь.

Оксана пьяно прищурилась, глядя прямо в лицо Малахову.

– - Ты что Оксана?
– Малахов спросил голосом, полным недоумения и непонимания.
– О чём ты?

Она улыбнулась. В её улыбке не было ничего хорошего - Малахов показался ей, в эти несколько секунд жалким и очень глупым мальчишкой, и от короткой мысли, что она, скорее всегда никогда не увидит мальчишеского Женькиного лица, ей стало невыносимо грустно и одиноко.... И всё то она знала наперёд.