– Шут, - хмыкнула я.

– И не спорю!
– хохотнул Тишка.

Он полез куда-то под стол, открыл ящик и достал перья и бумагу:

– Буквы-то хоть раз видала за жизнь свою?

– Видала, - обиделась я.
– Не совсем темная ж.

– А руны знаешь?

– Не знаю.

Шут схватился за голову и стал качаться из стороны в сторону:

– Ой, горе мне, окаянному! За что ж такое лишечко послали боги? Неграмотное, на лисицу похожее, да еще и норовистое.

Потом вдруг выпрямился и взялся за перо:

– Сейчас знаки писать буду - их буквами называют, потом тебе показывать. Бери стул, ко мне садись. Повторять после будешь.

Я нехотя встала и перешла к шуту. Тот шумно подвинулся и, гордо взглянув на меня, принялся выводить на плотном желтоватом листе неведомые мне символы.

Уж не знаю, сколько времени минуло да только голова у меня стала будто чумная. Знаки и черточки перед глазами сливались, мысли путались.

Тишка знай себе потешался и присказки свои вспоминал. А я-то разве ж виновата? Не знала век грамоты и лучше б не узнала вовсе! Вон она сложная-то какая. И что это людям не сиделось спокойно, зачем они читать и писать придумали? Будто бы сами ничего запомнить не могли.

Это ж надо ведь целых три с лишком десятка букв выдумать, да еще звуки к ним всякие подобрать. А как мудрено они пишутся! Глядишь - крючок простой. Кажись возьми да и напиши его. Ан нет.

Перо так и норовит в руках извернуться. Выпасть да чернилами лист испоганить. А чернила - та еще пакость. Темные, тягучие. Если уж выпачкаешься, то не ототрешь ни за что. Сдается мне, вся я в них искупалась, да еще и сверху облилась.

Одолели мы с Тишкой десяток букв, а после шут откинулся на спинку стула, прикрыл лицо руками и заголосил:

– Ох, горе мне, горе! За что ж с тобой, темной девкой, так мучиться? Наказал меня Всеслав так наказал!

– Чего ж тебе горе?
– отозвалась я, рьяно пытаясь оттереть с ладони чернильное пятно.
– Сам вон все знаешь, а мне учить и учить! Будто в темный лес попала...

Шут только отмахнулся:

– А я-то гляжу на тебя и вовсе заблудиться могу. Даже перо в руках не удержишь! Сказано - из зада растут они у тебя.

– На себя-то посмотри, грамотей!
– взвилась я.
– Нацепил колпак и мудрецом себя мнишь? Думаешь, будто один такой умный!

– Разве ж есть еще кто умней?
– горестно вскинул руки Тишка.

– А хоть бы и я!

– Да ты и грамоту не знаешь.

– А я возьму и обучусь.

– Обучись вначале!
– хохотнул он.

– Спорим?
– я протянула ему руку.

– На что тебе спорить-то? На хвост лисий?

– А тебе на колпак с бубенцами?

Тишка задумчиво почесал голову. Колпак в этот миг лежал на столе рядом с ним.

– Не стану на колпак спорить. Что другое проси?

Я задумалась. Что же взять с шута безумного? Денег у него нет, самоцветов и камений тоже. Шапка да наряд его шутовской мне и подавно не сгодятся. Что же можно взять у того, кто везде ходит да все знает?

– Тишка, а ты про Скельдианию знаешь?

– Чего ж не знать?
– присвистнул шут.
– И богов их знаю, и язык их знаю, и как князя их зовут, и как они под парусами ходят.

Я протянула ему руку.

– Спорим? Ежели я через неделю читать начну, ты мне про скельдианов расскажешь.

– А, ежели, нет?
– прищурился он.

– Ежели нет...Так я тебе спляшу и в том, что дура деревенская признаюсь?

– Идет, - пожал мою ладонь Тишка.
– Готовься плясать, Вёлька!

– Былины лучше заморские вспоминай, скоморох!

***

Вернулась я домой. Не к себе - своего ведь нет дома - а к Велимиру. Поужинала в одиночку, парой слов с Хельгой перекинулась да и села у окна.

Выходило оно на глухой тесный переулок. Зловонные канавки сточных вод, настил из уже прогнивших досок, шумные прохожие и изредка всадники.

Смурной город - Трайта. Ни деревца, ни травинки. Только камень, дерево и грязь. Будто и нету на свете природы, ярких красок и радости никакой. Даже небо и то чужим кажется.

Сегодня, как из Дома Предсказаний шла, взглянула вверх и орла увидела. Парил где-то в вышине, взирал вниз, где город видать темным грязным пятном видится. Да только не тот это орёл, не мой попутчик. Тот в пути затерялся, а у этого и клекот незнакомый.

Сумерки вечерние уж сгущались, темным тенями ползли по комнате, а я все свечу не зажигала. Не хотелось. Грустно и тяжело мне вдруг сделалось. Сижу в чужом доме, уставшая, забытая всеми. Вокруг ни одного лица родного, город чужой.

Что же будет после? Что со мною станется? Ох, помоги Ларьян-батюшка, не оставь меня без твоего взора.

Я вздрогнула и резко обернулась.

В дверь постучали, а после она открылась.

– Вёльма, ты чего это впотьмах сидишь?
– узнала я голос Ладимира.