– А как я читать за неделю научусь, так и обещал. Я читать научилась. А сколь прошло? Две недели прошло, Тишка! Две!

Для пущей убедительности я помахала у него перед носом ладонью с двумя оттопыренными пальцами.

– Так ты ж по складам только, - спохватился шут.

– А сам говорил - беглость потом приходит, - не растерялась я.

Тишка поднялся, понуро опустил голову, снял с головы колпак и побрел обратно к столу. Колокольчики грустно звенели.

– Эх, твоя взяла...
– вздохнул он.
– Только все враз не скажу.

– Так враз и не надобно. Кусками-то интересней.

Я уселась напротив него и положила голову на руки, ожидая рассказа. Тишка с минуту поерзал на стуле и негромко заговорил:

– Лежит Скельдиания на самом северном краю мира нашего. Часть ее на суше лежит, а часть по морю холодному раскидана. Живет там народ гордый. Ростом высоки, волосом светлы, а глаза их будто море иль небо. Воины из них славные выходят. Садятся на лодьи и драккары быстрые и мчатся по волнам темным. Да только живут они промыслом нечестным - земли чужие захватывают и дань с них большую берут. А после назад плывут с добычей богатой и кладут ее к ногам своего конунга.

– Кого?
– переспросила я, приподнимая голову.

– Конунга, - повторил Тишка.
– Так князя их зовут.

– А ты его видел?

– Конунга не видел, а вот посла его видел. Вёльма, не перебивай...Вот уж забыл, о чем и речь вел, - Тишка тряхнул вихрастой головой, после стукнул себя по лбу и продолжил: - Сидит конунг на высоком троне. Сказывали мудрецы, что костяной он. Меч у конунга - всем клинкам клинок. Серебром сверкает. Сказывали, всем, кто на трон сядет его дают. Один и тот же уж сколько веков.

Сказывал князь, море их льдом не покрывается. Будто воды какие теплые в глубинах текут. Оттого скельдиане круглый год на своих драккарах моря бороздят. Лодьи для них - первое дело. Ежели живут они долго на берегу, так тоска на них находит. Не живут северные воины мирно, как мы, беларды. Им бы все меч булатный, топор боевой да доспех попрочней. И море.

А как рассердится оно, как прогневается, так и потопить могучий драккар может. Тогда уж...

– А за что море гневается?
– опять спросила я.

– То богов воля, - развел руками Тишка.
– За них отвечать не смею, Вёльма. У северного народа боги другие, нам неведомые. Не знаю я, за что они наказать могут. Не ведаю.

Говорили на пиру воины, что застал их гнев богов в пути. Драккар устоял, не затонул. Только поломался сильно. Оттого посол и не в срок приехал. Едва до Стропья они доплыли. А после уж конными до Трайты ехали.

Я тут же вспомнила скельдиана, что Сольвейг меня назвал. Вспомнила глаза его, волос пепла серого да знаки чужеземные на одеже. Увижу ли снова? Узнаю ли что о крае его? Смогу ли спросить?

– А надолго ли к нам скельдиане, Тишка?

Шут в раздумье сморщил лоб:

– Теперь почитай до следующей осени. Конунг северный желает, чтоб его люди завсегда в Беларде были. Хочет знать, что творится. Да и сказывали, каган гарнарский нам угрожает. Конунгу ведь он тоже враг. Между ними лишь Беларда и стоит. Слышь, Вёльма, а чего это тебе так вступило про Скельдианию слушать?

Я тихонько улыбнулась.

– Снится она мне, Тишка. Часто снится.

Шут мигом переменился в лице и стал серьёзным.

– Прямо так и снится? Одним и тем же сном?

Я кивнула.

– И драккар могучий вижу, и воинов северных, и море темное. Знак еще чей-то. Да только вспомнить его не могу никак.

Шут почесал затылок.

– Не простой это сон, лисица. Ох, какой непростой.

– Что ж он значит-то?

– Что значит?
– Тишка задумался.
– Сама после поймешь.

– И ты не скажешь?

Он замотал головой:

– Не скажу и думать про то не стану. Не след мне в чародейские сны лезть. Не след, Вёльма!

Он подхватил со стола колпак.

– Ну, все, Вёльма, будет на сегодня сказок. Пора мне и тебе пора.

– Как так?
– возмутилась я. Только-только говорить начал ведь!

– Будет-будет. После расскажу. А то чего доброго тебе еще сниться начну, - Тишка хохотнул и перевернулся колесом.
– Тихой ночи, лисица, да славных снов, да добрых попутчиков...

Сказал и выкатился из комнаты.

Откуда только догадался, подлец? Не зря Варвара говорила будто дар у него. Не мог ведь видеть нас с Ладимиром.