Марек прикрыл глаза ладонью, но свет снаружи оказался мягок и сер.

– Это сколько сейчас?
– спросил он.

Бородач посмотрел в зал.

– Где-то пять.

– Я просто пол-дня в машине, совсем утерял ощущение времени.

– Бывает. Завтра вас ждать? Моя смена с семи начнется.

– Да, скорее всего.

Марек вышел.

В голове была пустота, в теле - пьяная тяжесть. От этой тяжести, он чувствовал, по инерции могло занести черт-те куда.

Шаг. Другой. Покатили, господин Канин. Кажется, пора и честь знать.

Тело плыло само. Марек только подруливал, не давая себе вывалиться с тротуара под машину или свернуть не туда. Универсальный автопилот, ага.

Солнце ныряло за крыши, обмазав их красным. Улицы выцвели, вывески потускнели. Вроде и тот же город, а другой. Мутноватый. Изменившийся, полный тревожных признаков. Видишь трещины на штукатурке? Это зловеще потрескавшаяся штукатурка! А тень в проходе? Это жуткая глубокая тень.

Марек фыркнул.

Да, именно такой и кажется улица, когда выходишь из видеосалона с фильма ужасов. Душа в пятки.

Эх, юношеские годы!

Страна уже распадается, гниет, но гниение еще в самом начале, и организм бурлит совсем другими чувствами. Что-то прекрасное открывается взору, что-то большое, безграничное, овеянное надеждами и мечтами.

Это потом уже понимаешь, что отмирающая плоть тоже может выглядеть красиво - вся в цвете.

Надо было остаться, подумал Марек, сворачивая за угол к Южной. Был бы рядом. Отец, быть может, протянул подольше... Тварь вы, господин Канин, трусливая тварь. Не угодила вам, видите ли, страна.

А в Европе вам как?

Марек мотнул головой, отгоняя внутренний голос.

Еще сто метров. Кто-то прошел мимо. В пространстве между домами мальчишки по очереди били мячом о стенку. Минут пять Марек, остановившись, смотрел за игрой. Мальчишки, лет по семь-восемь, сражались азартно, крича и забегая под отскоки. Бум! Бум-м! На высоте двух метров белела надпись: 'Натовцы! Это наша земля. Go...'.

Обращение так и осталось недописанным, автора, скорее всего, спугнули.

Словно очнувшись, Марек побрел дальше. Действительно, гоу хоум. Гоу хоум, господин Канин.

Бетонный барьер, исчерканный граффити, неожиданно всплыл перед носом. 'Каскам' вход закрыт'. 'Это - гетто'. 'Все люди - здесь'. По зрелому размышлению Марек пришел к выводу, что перелезть забор будет проблематично, и стал искать вход или хотя бы щель, в которую лазят дети. Ведь лазят же?

Метров через пятьдесят вход отыскался, то самый, у которого его остановил утром патруль. В этот раз патруля не было, и Марек огорчился. Ему очень хотелось отчебучить что-нибудь этакое, например, спросить бравых 'касок', кто их сюда звал. Вот кто звал? Кто конкретно звал? Вот у него документы и проверяйте.

Ха, хорошая шутка.

Марек постоял еще, потом ухнул в проход, опять царапнув рукавом по бетонной кромке. Ноги решили подгибаться.

Дома, дома. Окошки, подъезды. Дети. Страшненькие, чумазые. Им нужно помахать рукой. Да, это дядя Марек!

На лестничной площадке он дважды промахнулся мимо звонка.

– Наконец-то!

Из открывшейся двери на него хлынули звон вилок, ножей, бокалов и голоса, разгоряченные, громкие. Мама в праздничном, цветастом платье наклонила, чмокнула в щеку.

– А что за праздник?
– спросил Марек, раздеваясь.

– Твое возвращение.

– А-а.

Он кое-как нашел место, куда повесить сумку и плащ. Вешалка удивительно обросла куртками и пальто. В проеме в большую комнату вздрагивала спина в сером свитере.

– Зарегистрировался?
– спросила мама, отряхивая рукав плаща.

– Да. Зарегистрировали, напоили. Мне бы по-тихонькому перекусить.

– Марек, - мама протянула руку и стерла с Марековой щеки след своей помады, - это же твой стол, тебя все ждут. Совсем в своих европах одичал. Люди на тебя посмотреть хотят.

– Как в зоопарке?

– Ну тебя!

– Татьяна Сергеевна!
– крикнули из комнаты.
– Мы уже пьем!

Раздался женский хохот.

– Пошли, - сказала мама и повлекла, потянула вяло упирающегося Марека к застолью.
– Неприлично, скажут, прячу, стыжусь сына-то.

– Пьяный я, - сказал Марек, переступая порог.

– О-о-о!

Его встретил радостный рев.

За широким и длинным, составным столом сидело семь человек. Три пожилых женщины рядком сидели на диване, мужчины на разношерстных, видимо, частично позаимствованных стульях занимали противоположную сторону. Марек никого из них не знал, разве что смутно помнил одну из женщин, кажется, давнюю мамину подругу.