Шрифт:
Уже через пять минут сержант успокоился и снова присел на сломанный деревянный стул.
– Ну что, пацаны? А вы откуда будете?
– Днепропетровск!
– сказал за всех Андрей Сероконев.
Сержант понятливо кивнул, мол: "знаем, видали!", хотя глаза его явно говорили: "Какой такой Днепропетровск? Это где-то в Польше?"
– И что там, в Днепропетровске?
– услышали мы типичный вопрос от необразованного быдла. Видно было, что и ответа он не ждал, просто спросил, лишь бы не молчать.
Всё тот же Андрюха, который, кстати, был женат уже, вкратце поведал Митренко про Днепропетровск - про нашу Родину. Про сотни километров земли, что на горизонте сливаются с необозримым куполом голубого южного неба. Про нашу гордость - Южный Машиностроительный Завод (у нас его называют просто - ЮМЗ). Про наши величественные парки, созданные Лазарем Глобой и красивейшую набережную, длиной в наши возможности.
– Товарищ сержант, можно вопрос?
– спросил Цыганок, когда Сероконев закончил свой рассказ.
– Солдат, да ты охренел!?
– вскочил он, - Можно 20 раз от пола! Ну? Что смотришь? Упал, отжался!
Димон удивлённо глянул на нас и поторопился выполнить столь неожиданный приказ.
– Так будет с каждым за слово "можно"!
– ухмыльнулся сержант, чувствуя превосходство.
И тут, мой бзик снова дал о себе знать.
– Товарищ сержант, если нельзя употреблять слово "можно", то как нужно?
– задал я вопрос, не понимая подобных армейских глупостей.
– Только со словами "разрешите" ты обязан общаться со старшими по званию!
– Но ведь, позвольте, это ведь и есть видоизменённое слово "можно"!
– Ты чё, самый умный?
– накинулся он на меня.
– Он у нас философ, - выкрикнул Андрей.
– Ах, философ, - ещё неестественнее ухмыльнулся Митренко.
– Ну, раз так, и ты отжимайся вместе с ним!
Откровенно говоря, для меня и вовсе не проблема было отжаться либо подтянуться, спасибо моему любимому дедушке Вите. Именно он приучил меня с детства к спорту. Без него я так бы остался несмышленым и слабым мальчиком. И только сейчас, в трудные моменты моей жизни, когда нельзя заглянуть и на секунду вперёд, и зная, что не контролируешь ситуацию, я понимаю тот неоценимый вклад в моё внутреннее "я", без которого не жить мне в этом суровом мире. Спасибо, дедуля!
Отжался я без всяких усилий и, нагло ухмыльнувшись сержанту в лицо, мол: "и это всё?", принялся стоять так же, как и ранее. Митренко, лениво раскачиваясь на стуле, уже и не наблюдал ту картину, когда новенькие упражнялись по его первому требованию. Привык, наверное. Расслабившись, сержант принялся рассказывать о воинской части и её особенностях. Кто что должен делать и как посвящают в "слоны" с помощью армейской бляхи. Так разоткровенничался, что и вовсе не заметил приближающегося прапорщика. И лишь после услышанных: "Сержант, немедленно встать!", Митренко переполошился и поспешно выполнил столь неожиданный приказ. Прапорщик Кравчук оказался ещё более суровым, чем кто-либо из тех, кого довелось повстречать мне раньше. Говорил он быстро и очень неясно. Хотя, находясь в Западной Украине, этого и стоило ожидать. Но вот ведь незадача - ничего не понятно в его речи. Я пробовал читать по губам его слова, но безуспешно. Мало того, что суржик, так ещё и со странными словами провинциально-польского происхождения. Пока мною совершались очередные попытки, прапорщик объяснял нам, как стоит себя вести в воинской части и где наше место. Невесёлая перспектива - прямо скажу, хотя кроме слов "уроды" и "я вам устрою!", разобрать мне ничего не удалось.
"Вот это я попал!" - решил я тогда.
Прапорщик Кравчук повёл нас на улицу, оставив Митренко, застывшего в воинском чинопочитании у стенки. Рядом осталось две дюжины парней, для которых это здание осталось главным в их армейской жизни. Сероконев Андрюха печально глядел нам вслед.
ГЛАВА V: "А 1666"
Подполковника Гриневича я уже не видел. Прапорщик быстрым шагом повёл оставшихся ребят в неведомом направлении. Так уж сложилось, что кроме Димы Цыганкова, которого я ещё в автобусе не понимал и относился к нему высокомерно, у меня не осталось знакомых среди плаца и казарм. Нас, днепропетровских, всего-то 9 человек, остальные разбрелись по другим частям и ротам. И лишь я один прибыл из Красногвардейского военкомата (будь он неладен!).
В 16 часов нас привели к почти аналогичным воротам. Это и была воинская часть А1666. Да и числа что-то мрачноватые, прямо "Highway to Hell". В этом месте и придется мне стараться забыть угнетающие меня мрачные мироощущения и готовиться к самому сложному.
"Не подобрать предельней мата,
Не объяснить все чувства на душе,
И забрали из военкомата -
Мама, - я солдат уже".
(из стихотворения "Я в армии", 2008 год).
Огромная площадь, по которой мы шли за прапорщиком Кравчуком, вовсе сбила с толку своими размерами. Куда ни глянь - территория плаца. Вокруг него росли высокие ёлки и декоративные туи. Все бордюры побелены, а середина плаца расчерчена на клетки для разучивания правильного шага для марша. Подумать только, ещё вчера я был на распределительном пункте. Столько эмоций, столько событий и переживаний. К таким насыщенным информативным дням я не был готов. Теперь, всё что происходило некогда дома считалось мною как банальное "жрать - спать - срать".
Николай Семёнович привёл нас в небольшое, двухэтажное здание, где мы получили военную форму, хотя надевать её не велели. Нести одежду - дело нелёгкое: берцы, бушлат, комплект камуфляжной формы, комплект нательной формы, именуемой "белухой". А также шапку (те, кто служил более чем полгода, называли её почему-то "пидоркой"), несколько пар толстых носков, чёрные резиновые тапки и пара ремней. Ну, и скажите мне, сколько должно быть рук у человека, чтобы после фразы: "Быстрей! Шевелимся!", схватить всё это добро в охапку и выбежать на улицу, где и дожидаться прапорщика?