– Наши отношения с армией, как лохнеське чудовисько. Вроде и , а вроде и нема.

Улыбки наши быстро разбивались недвусмысленными намёками от прапорщика, и смех время от времени глотался, превращая его в импульсное хрюканье.

– Блин, Женька, мы сейчас получим!
– шептал ему я, не в состоянии успокоиться.

– Фиг с ним, Димчик! Наш мир намного страшнее любого месопотамского демона, которому поклоняется наш прапорщик!

После этого завели на второй этаж просторной казармы и приказали складывать свои вещи по тумбочкам. Моя кровать имела порядковый номер "112", там я и обосновался. В шатающуюся от каждого прикосновения тумбочку сложил шампунь, нижнее бельё, мыло - в общем, то, что сложила мне Юлечка и мама. Не прошло и пяти минут, как нам снова было приказано строиться.

"Ну что опять?" - нервно пробормотал я, изрядно устав от быстро меняющихся картинок перед глазами.

Впервые в обширной комнате с сорока кроватями я увидел остальных ребят, которые ехали со мной в одном поезде. Теперь я мог их называть "товарищами". Остальных ребят с моего вагона раскидали по остальным двум казармам воинской части А1666.

Тот самый неугомонный прапорщик Кравчук познакомил нас с двумя сержантами - Дедовым и Сергеевым, которые теперь отвечали за нас и наши дальнейшие действия на территории воинской части. Как бы между прочим выдали нам по два "вафельных" полотенца: одно предназначалось для рук, а второе - для ног. Вкратце рассказали нам о военном уставе, не двусмысленно намекнув, что теперь он станет нам, как "Букварь" для первоклашки. Уши никак не могли привыкнуть к высокомерному и громогласному "разойдись!" перед парой минут спокойствия. Осматривая помещение, ребята знакомились друг с другом, радовались первым часам воинской службы. Я же, унывая, подошёл к окну, и, растворившись за белой ажурной занавеской, с печалью глядел на медленно летающий редкий, но пушистый снег. В руке уже давно прикипел мобильный телефон. Я почти мечтал позвонить кому-нибудь из родных мне людей и пожаловаться на свою жизнь, но по-прежнему этого не сделал. В тяжких думах ожидать час новых испытаний - мой удел.

Уже вечером, в комнату зашёл старший лейтенант Казистый - сущий кошмар бытия моей "новой жизни". Что тут началось - и словами не передать!

Построил он нас и с кровожадным прищуром стал осматривать наши тумбочки. Разговаривал старлей на "западенском" языке (помесь русского, украинского, польского и своеобразного диалекта Западной Украины). Я ни слова не мог понять. Что такое "Вариш", "Крумпл" или "Виврка"? Как, вы не знаете? Вот и я тоже. Один солдат на выходе из казармы мне сказал:

– Дитвак! Дай шваблики!

Я отморозился и в задумчивости пошёл к плацу, перебирая в уме все известные мне слова, похожие на сказанное. А служивый просил спички...

Розовощёкий лейтенант остановился возле тумбочки 112 и, заиграв желваками, указал на неё толстым пальцем.

"Это ведь моя..." - в ожидании очередной нецензурной брани и критики произнёс я про себя.

– Ну, и какой хер здесь умостил свои поганые вещи?
– произнёс старлей, порывшись в моей тумбочке, будто ищейка из ФСБ.

– Я!
– выскочило с языка строка уныния.

Я выглядел растерянным "хером, который умостил свои поганые вещи". Будущее стало туманно проясняться, а паранойя тонко намекнула, что моим увольнительным наступает конец.

– Чья это тумбочка, вашу мать?
– повторил он, превращая свою "сердитость" в "ярость".

– Моя!
– вышел из шеренги я, так и не посмотрев в его глаза.

– Ах, твоя?
– ехидно переспросил старлей, тряся вторым подбородком.
– А ну-ка, валет, подойди сюда!

Уныло и с опаской я послушно выполнил приказ.

– Ещё ближе!
– продолжил зверствовать Казистый.

Ну, что делать? Я подошёл, опустив голову. И тут он как схватил меня за ухо, как начал трясти! От нахлынувшей боли невольно выступили слёзы.

– Это что такое?
– указывая на вещи, лежащие в моей тумбочке, спросил он.

– Мои вещи!
– кривляясь от неприятных ощущений, проговорил я.

– Твои вещи? Так какого хрена здесь делают шампунь, мыло, нижнее бельё? Ты что, не в курсе, что эти вещи запрещены на территории воинской части, м? Мыло тебе выдали в бане?

– Да.

– Ну? А тогда зачем тебе мыло, привезённое из дома?

– Ну, мне просто...

– Значит так: мыло и шампунь я конфискую, а нижнее бельё спрячь настолько глубоко, чтоб в уголках моей безбрежной памяти и мысль не закралась, что ты меня ослушался! Ясно?

– Да! То есть - так точно!

Так я получил свой первый нагоняй от старлея. После такого случая ещё быстрее хотелось мчаться домой со всех ног и расцеловать на радостях, пусть даже и младшего брата. Почему-то вспомнился тот парень с крыльями, что причудился мне перед первым днём "новой жизни".

А что, если и вправду это был мой Ангел Хранитель? И неужели он и в самом деле послушал мои полусонные, пьяные бредни и ушёл от меня?!! И что тогда? Настоящие болезненные ощущения штормовых волн новой жизни бились об меня, как прибой. Ну, уж нет! Пора с этим заканчивать!

Было решено неким гуманным способом дезертировать на родную землю. Правда, дилемма рождалась одна за другой, по мере продолжения моего пути по параноидальной траектории. А нужен ли мне этот путь? Ведь служат же другие и живы, здоровы?! Я ведь не хуже их. Просто я другой... Возможно, во мне сказывается моральная слабость к жизненным тяготам, но иного пути для себя я не вижу. Путь домой, несмотря ни на что!