Высшая, свойственная лишь человеку форма отражения объективной действительности - способ его отношения к миру и самому себе, опосредствованный всеобщими формами общественно-исторической деятельности людей. В одночасье это пропало, просто растворилось.

В себя я пришёл через десять часов. Медленно открыл глаза. Ресницы с трудом отпустили своих собратьев. Тело затекло от долгого лежания. Желудок заурчал от сильного голода.

Свет в палате был включен. На улице темно. Я лежал в койке, аккуратно укрытый одеялом. Голова кружилась. Чувствовал слабовыраженную тошноту.

Сашка или, как я его успел прозвать - Алекс Голд, как только заметил, что я очнулся, сразу выбежал из палаты:

– Роза Ивановна, Лавренёв очнулся! Лавренёв очнулся!!!

В палате поднялся ажиотаж. На мгновение я превратился из пациента в музейный экспонат. Мне это было непонятно, но на тот момент не так уж важно.

Тут же подбежала невысокая, русая женщина с добрым и обеспокоенным выражением лица.

– Дима, ты очнулся?
– заботливо спросила она.

– Похоже на то. А что со мной?

– Не сейчас. С тобой всё в порядке. Лучше ответь, - почему сознание потерял? Ведь всех врачей на уши поднял.

– Кажется, я припоминаю. Так ведь это всё ваши уколы! Я ведь говорил, что мой организм не воспринимает уколы, да ещё и с вашими, так скажем, витаминами. Но меня никто не слушал! Идиоты!

– Ну почему ты так? Мы ведь вылечить тебя хотим.

– От какой болезни???
– вскипел я.

– От душевного беспокойства.

– Что мне вкололи?

– Успокоительное.

– И как оно называется?

– Не имеет значения, - ответила тихонько она, пытаясь понижением тона диалога успокоить меня.

– Да вы в своём уме?
– привстал я, - Что значит, не имеет значения? Это мой организм! И по какому праву вы смеете без моего на то согласия, колоть всякую дрянь??? Почему молчите? Нечего ответить?

– Дима, если не успокоишься - тебя привяжут!

– Что? Как вы сказали? Привяжут? Да я вижу, вы совсем съехали?!! По какому праву вы меня привяжете?

Женщина, померив температуру, забрала градусник и ушла.

Уже через минуту передо мной стояли двое санитаров. В руках у них были длинные белые ремни. Как я ни брыкался, но меня туго привязали к койке, а после пришла снова та женщина, Роза Ивановна, и вколола какую-то гадость.

– Ненавижу!!!
– кричал я.
– Козлы! Вы ещё не знаете, что будет вам за это!!!

Санитары снова ушли в коридор, улыбаясь над моими громогласными репликами. Напротив первой палаты находилась их комнатушка, где они всё свободное время и проводили.

Руки очень быстро затекли. Двигаться я и вовсе не мог. Со слезами на глазах я снова заснул.

Проснулся уже после обеда следующего дня. Руки побелевшие, голова страшно болит, усталость по всему телу, тошнота.

– Отвяжите меня!!!
– заорал я.

Меня будто никто и не слышал. Все занимались привычными для этого заведения делами.

– Отвяжите!!!
– ещё громче закричал я.

Я не мог успокоиться. Какие-то люди колют меня неизвестными препаратами, не кормят, привязывают, считают за психа. Да что здесь происходит?

Меня полностью оторвали от внешнего мира, закрыв в четырёх стенах. Мой характер бунтаря и борца за справедливость снова нарвался на укол в пятую точку и после того меня отвязали на условии, что я успокоюсь. Пришлось пообещать.

Ужин я всё же отведал. Пюре с чёрными точками и испорченная временем рыбная котлета. Я был поражён, ведь другие ребята это так спокойно ели, даже с жадностью. Видать, не кормили их несколько дней.

Поскольку уже не ел около двух суток, я с некой жадностью съел весь хлеб из поставленной на квадратный шатающийся стол тарелки, и несколько кусков даже спрятал в карман пиджачка. Самое интересное, что на всех столах налито было по полстакана чая.

"Почему именно полстакана? Этого ведь недостаточно для мужского организма".

Понадобился лишь день пребывания с открытыми глазами, чтобы понять суть. Туалет был под замком и открывался через каждые 2-3 часа. То есть, свой организм, у которого свой распорядок посещения туалета, нужно было в категоричной форме переучивать на регламент 10-го отделения. И это не единственный закон того заведения. Телефон не разрешали вовсе, на улицу выходить - и в помине. Попросту, ты оторван от внешнего мира. Зеркал в психбольнице не было, ведь считалось, что мы можем разбить их, и вскрыть себе вены. Бриться разрешали лишь в воскресенье и лишь под чутким присмотром санитаров. Коль захотел ты в туалет, так сказать, внезапно и срочно - терпи! Санитары были непреклонны к простым требованиям людей.