Подстилка всё так же выделяла пахучий тёплый воздух, который был полон некими болотными испарениями и кишащими насекомыми. Мои ноги вязли в ней, передвигаться становилось всё сложнее.

Кривые столбы деревьев, обвешанных лианами, кипарисы и папоротники обступили большое болото. Ту нимфу я уж и не видел, зато всерьёз задумался над тем, чтобы поскорее выбраться отсюда. На топком берегу грязного болота деревья и папоротники стояли реже. Лучи солнца отражались в нём и высвечивали чьи-то большие и глубокие следы в прибрежном иле.

Где-то неподалёку слышался треск. Валились кипарисы и неведомые мне деревья. Кто-то приближается к воде.

"Нужно выбираться!" - давал установку себе я, пытаясь выбраться из трясины.

Ил сковывал мои движения и тянул меня вниз, в себя. Вот уже лишь голова выглядывала и громко молила о помощи, но никто и не слышал. Разные шумы диковинных зверьков вдруг замолчали. Лес утих. Все слушали меня. Последний вздох с увиденной по сторонам пустотой - и я оказался погружённым в ил.

Темнота. Сущая мгла. Я стоял на ней. Вокруг лишь чёрными красками обозначена новая среда моего пребывания. И, представьте, где то вдалеке я заметил ту самую Машу, что держа старинный подсвечник с четырьмя оплывающими свечками, направлялась в неведомом мне направлении. Я окликнул её. Никто меня и не заметил. Приняв её за единственный шанс выбраться отсюда, я побежал за ней. В то время, мой бег был намного эффективнее, чем тогда, на ромашковом поле. И скажу больше, я почти догнал её. Дотронулся до её холодного плеча, но она тут же растворилась, подобно знойному мареву, оставив лишь выпавший из руки подсвечник. Только одна свеча всё ещё горела, ею я и воспользовался.

Наверняка немало хищников скрывается в этой тьме с бледным желтым взглядом в надежде вкусить плоть несмышленого человека, ненароком оказавшегося в этих местах. Моя паранойя не давала покоя загруженной не одним вопросом голове.

– Дима... Дима... Очнись!!!
– послышалось где-то сверху. Я с ужасом глянул на предполагаемое место, где слышался отчаянный, зовущий меня, голос девушки.

– Я здесь! Вы где?
– кричал я, дабы меня забрали из глубинного мрака, пропитанного стонами и смертью.

Эта мгла будто стала сдавливать меня. Так тяжело дышать, открытый рот жадно пытался схватить хоть немного воздуха, совершенно незаменимого для меня, ставшего нестерпимым зноем, который безжалостно сжигал мою кожу, глаза. Всё вокруг сухо и мертво. Но это уже не имело значения. Стекленеющие глаза перестали следить за происходящим.

Я уже не чувствовал ничего. Всё меньше хотелось двигаться. Всё реже поворачивалась голова в поиске той загадочной Марии. Оцепенение. Безразличие ко всему постепенно овладевало мною. Я засыпал, и сон окутывал меня всё крепче, постепенно он переходил в вечный сон, от которого нет пробуждения.

Резкий удар по щеке, и я, пряча глаза от яркого света, стал что-то несвязное бурчать. С привыканием взора к свету, я понял, что нахожусь в своей койке, в ненавистной психбольнице - в бездне анального угнетения.

Я стащил с себя одеяло. Но тут же кто-то любезно укрыл меня снова. Сморщившись, подобно капризному ребёнку, я посмотрел на сидящего на моей кровати человека.

Коротко стриженый блондин, глядя на меня и держа в своих запотевших руках мою правую руку, выдавил короткую, искреннюю улыбку.

Бесспорно, я узнал в нём того рассеянного паренька, что стоял ещё недавно в коридоре в явной растерянности и незнании предназначения швабры и, как вследствие, дуэта этого нехитрого инструмента с более нехитрой тряпкой.

Звали его Женька Ткаченко. Только тот факт, что он почти ни с кем не общался и совсем не улыбался, меня совсем смутил и, возможно, растрогал.

– Женька?
– будто в пьяном угаре, спросил я.

– Ну да. Дим, как ты?

– Что со мной было?

– Ты пытался покончить жизнь самоубийством.

– Само - чего?
– округлил глаза я и посмотрел на свои руки. Левая и правая рука были перевязаны бинтом от кисти до локтя. Так и не поняв, что к чему, я мысленно представил то, что могло со мной случиться в эти дни, и вновь перевёл взгляд на Женю.

Я ждал от него более ясных объяснений по поводу моего прошлого, и он это сообразил.

– Дим. Санитары почти сразу заметили пропитанный в твоей крови пододеяльник и тебя, лежащего без сознания под ним. В тот день из-за тебя нас всех привязали и вкололи двойную дозу галоперидола, ведь считали, что мы поступим так же.

– Но ведь это бред.

– Я знаю. Но врачи были непреклонны. Вкололи, да и всё.

– А что дальше было? Сколько я пролежал? Тело так ноет...

– Ещё бы. Ты от ужина до ужина в отключке был. Удивительно ещё, что с голодухи я тебе сочной курицей не привиделся.

– Быть того не может. Сутки спал?

– Серьёзно!
– настойчивей произнёс Ткаченко, и не верить ему причин у меня не было.

В возникшей паузе я оглянулся. Снова вечер, на улице падал большими снежинками снег. Демчук спал, укрывшись одеялом с головой, а Вася донимал своим присутствием Сашку Рыжего.