– Как будто здесь может быть другой смысл!
– горько произнес отец.

– Так это еще не все, - запальчиво сообщила мать.
– Дальше великий деятель буквально смешал с грязью русскую писательницу, еврейку по национальности, прямым текстом: "кормишься от правительства - не перечь", и все тонко, хитро, не подкопаешься, еще чуть-чуть - и они объявят: и Холокоста не было, и анисемитизма там не было и нет.

– Так об отсутствии антисемитизма в России они всю жизнь постоянно лгут, - заметил отец.
– Кажется, еще с царских времен... Или объясняют самими же евреями...

– Стоп, стоп, стоп, - сказала Сандра.
– Почему опять антисемитизм? Причем тут опять евреи?

– Ну как же без нас, - протянула мама.
– Что бы где в мире ни аукнулось, мы причем. Особенно в России.

– Я вообще подозреваю, что пару-тройку наших приберегают там специально на случай вспышки любой фобии в любой точке земного шара, чтобы всегда иметь, чем достойно ответить, - добавил папа.

– Боже мой!
– вскричала Кас-Сандра.

Плаванье, как всегда, помогло собраться. Фиана приняла душ, оделась и отправилась в большую гостиную: зал, отделенный от столовой раздвижной деревянной стенкой. Обитатели резервации собирались там, когда хотели пообщаться, почитать или посидеть у компьютера. Большой телевизор работал в столовой.

Инвалиды уже собрались в зале. Если бы Лапни и вовсе не знала этих людей, то все равно с первого взгляда по непривычной для аудитории напряженной тревожной тишине легко определила бы, как подавлен народ. Даже самые болтливые молчали, и только Бренда время от времени повторяла: - Кошмар! Какой кошмар!

Трезвый Яшка, наугад делая то мужественное, то грозное лицо, молча обнимал, словно успокаивая Черри; та грустно оглядывала публику. Выглядела парочка весьма живописно. В другое время Фиане, скорее всего, эти объятия причинили бы боль, но сейчас девушка равнодушно скользнула взглядом по близким и любимым людям, вдруг почему-то сделавшимся равнодушыми к ней, отдалившимся от нее.

Дженева грузно сидела в своей коляске, безвольно свесив черные резиновые ноги, и смотрела поверх голов куда-то в угол. К ней первой Люк и подвел Иосифа.

Тот смущенно улыбнулся и возложил руки на поникшие полные плечи. Через несколько секунд тело этого странного человека отодвинулось, будто в кино-камере, потеряло живые очертания, превратившись в обрамление для источника света, вроде большого, но еще слабого фонаря... Очень скоро неестественное мерцание, возникавшее где-то внутри, распространилось за пределы силуэта, окутало его всего и начало крепнуть.

Взгляд Дженевы приобрел некую осмысленность. Женщина неуверенно улыбнулась.

Свечение вокруг Иосифа усилилось, приобрело четкий контур и превратилось в сияние. Руки целителя скользнули вверх к голове женщины. Мощный луч света ударил от ладоней, быстро превратился в поток, хлынувший от хиллера к больной и вниз, омывая и проникая все крупное тело Дженевы.

Эта передача энергии длилась несколько секунд, а может, минут... Или часов... Время потеряло смысл. В конце концов мистика прекратилась. Фиана очнулась и с изумлением поняла: Люк и подскочивший к нему Яшка помогают Дженеве выбраться из коляски.

Весть молнией облетела резервацию, когда женщина, опираясь на руки Цыгана и Люка, сделала несколько неуверенных шагов.

Молчание зала взорвалось аплодисментами и криками радости и надежды. Коляски двинулись ближе к Иосифу. Люк сделал несколько особенно внушительных хлопков в ладоши и громогласно объявил, что лечение получит каждый, но целителю потребуется время. Несколько дней.

– Охренеть!
– подумала Фиана.
– Выходит, он действительно... Только будут ли у него эти несколько дней?

Додумать она не успела. Двери зала широко растворились, впуская внутрь самого директора резервации. За ним шествовала телевизионная группа. Дама, в которой Лапни сразу узнала ведущую Новостей Бэй-Эйрии, от Сан-Хосе до Валлехо, включая Окленд и Новато, оператор с телекамерой, а с ними суетливые помощники. Увидев Иосифа, колдовавшего над очередным инвалидом, жрецы гласности шустро начали съемки.

Вечерние новости с легкой руки телевизионщиков заполнила новая тема, вернее, две: "нахлебники из резервации" и "авантюрист-докторишка из резервации". Фиана даже не могла сообразить, каким образом положительные реплики ведущей на лету превращались в отрицательные, рассказ о резервации вместо того, чтобы изменить отношение телезрителей к ней к лучшему какими-то неуловимыми издевательскими нотками или странными вопросительными знаками в конце предложений вызывал еще большую бурю негатива, а чудеса, которые творил Иосиф, представали на экранах фокусами шарлатана.