тракторных и восемь конных... Отложила?.. Так, мать, пойдем дальше. В Старых

хуторах, в бурьяне, -- пять. У графской усадьбы -- два... Ну, кажись, больше

нет... Борон положи, мать, сто. Тракторов...

Тут дед сделал многозначительную паузу и лукаво подмигнул солдатам: "У

нас, мол, и трактора найдутся! Только вы-то не плошайте!"

– - А казав, диду, що ничого нэ осталось, -- проговорил Пинчук.

– - Как тебе сказать, почти что ничего... Разве столько инвентаря и

машин было в нашем колхозе? Ну давай, мать, подсчитаем лобогрейки...

Силантий вновь называл балки, овраги, гумна и иные места, обязательно

имевшие, как это водится в сельских местностях, свои названия, где хранился

и уж не в таком малом количестве колхозный инвентарь. В душе старик

надеялся, что уже этой весной село будет

освобождено Красной Армией и его односельчане всем миром -- колхозом

выйдут на сев.

– - А теперь, мать, подведем итоги... Однако с итогами вышла неувязка:

бабкиных познаний на это явно не хватало.

– - Вон вам Пинчук поможет, он у нас по колхозной части, -- предложил

отдыхавший на лежанке Сенька.

Шахаев лежал на лавке. Пинчук помогал старикам подсчитывать колхозное

добро. Еще долго над головой сержанта гудели их голоса. С помощью Пинчука

итоги наконец были подведены.

– - А не боишься ты, диду, нас ховать у своей хате? Побачэ нимeц -- и

петля, -- вдруг спросил Пинчук.

– - Чего там!
– - Силантий недовольно нахмурился.
– - Испугался было

первое-то время. А теперь прошло, потому как мы сильнeе германца. Чего же

нам его бояться? Пусть он боится... Вон и Митька мой где-то их сейчас бьет.

Дед умолк и задумчиво поглядел на свою старуху. Та сидела, положив

маленькую голову на ладонь.

– - А весна ноне добрая... Ох и урожай бы выдался!..

– - Багатый був бы урожай...
– - согласился Пинчук и вздохнул.

Уже близилось утро. А два простых колхозника, как два государственных

мужа, все говорили и говорили...

Одинокий петух надрывался на все село. Он пел, не обращая внимания на

то, что никто ему не отвечал. Пинчук прислушивался к этому пению, и, словно

из тумана, перед ним встало родное село с сизыми дымками над соломенными

крышами.

– - Эхма!..
– - протяжно, с шумом вздохнул он еще раз и уставился в

блестящую черноту маленького оконца.

12

У крайних домиков родного села Аким остановился, чтобы хоть

сколько-нибудь заглушить волнение. Кровь стучала в висках: ведь он

пробирался после долгой разлуки не просто в село, в котором родился, провел

детство, учился, работал, где впервые полюбил, где похоронил мать и отца, --

уже одно это заставит всколыхнуться любое человеческое сердце, -- он

крадучись шел в родное село, занятое врагом. Чем-то встретит оно его?..

Где-то далеко за селом, к западу, махнуло огненными крыльями несколько

зарниц, а затем до Акима докатились глухие раскаты взрывов.

"Верно, партизаны. А может, и солдаты...
– - подумал Аким, вспомнив, что

две недели тому назад один из разведчиков провел через линию фронта группу

подрывников.
– - Возможно, это их дело".

Прежде чем пойти дальше, Аким еще раз осмотрел родные места. Вот эта

тропа... Сколько раз бегал он по ней мальчуганом!.. А вон там, за речкой,

где сейчас чернели тополя, был когда-то пионерский лагерь. Возле него,

взявшись за руки, кружились ребята. Звенели их голоса. Звонче всех -- голос

Наташи. Тоненькая и белокурая, в светлом платьице, с кумачовым галстуком на

смуглой шее, похожая на полевую ромашку, она бегала вокруг костра и лукаво

посматривала большими темно-синими глазами на раскрасневшееся лицо Акима. А

поутру, после физзарядки, они мчались, купая босые ноги и пепельной росе, к

речке. Наташа прямо на ходу сбрасывала с себя блузку и с разбегу, взмахнув

руками, стрижом сверкала в воздухе. Раздавался всплеск воды, изумрудная рябь

бежала в разные стороны большими кругами. Аким прыгал вслед за ней чуть ли