– Свою счастливую звезду я не благодарю, но вас – да, Ноэль. Вы единственный человек на земле, кого я должен благодарить. Единственный, кто сказал мне доброе слово в детстве.

– Я? Я? – притворно возмутился Ноэль. – Ты полностью ошибаешься.

– Мне не по душе копаться в прошлом, но если вспомнить последнюю карету из трех, где, как пойманного зверя, везли дикого мальчика, с которым так сурово обращались люди и жизнь, что он едва походил на человеческое существо. Почти бесчувственный, поскольку удары и оскорбления отскакивали от него и от его души. Кроме животного инстинкта у него не было другого закона. Он понимал, что нужно питаться, а чтобы питаться, нужно работать или воровать. Но в той далекой и удивительной поездке мальчику было страшно. Страх перед странным миром, куда его везли насильно, и который превратился в тревогу и ужас, потому что он впервые совсем рядом ощутил смерть.

– Ну ладно, ладно, оставим это, Хуан, – против воли попытался прервать нотариус.

– Карета остановилась в деревне, – продолжал Хуан, не обратив внимания на реплику старого Ноэля. – Кучер и слуги пошли к соседнему ларьку, чтобы удовлетворить жажду и голод. Издалека кто-то позвал нотариуса, но никто не подумал о человеческом звереныше, слишком гордом, чтобы просить, но нотариус вышел из кареты, купил большой кулек апельсинов и с улыбкой вложил его в маленькие грязные ручонки. В первый раз кто-то улыбнулся этому мальчику, как улыбаются ребенку. В первый раз кто-то вложил подарок в его руки. В первый раз кто-то покупал для него кулек апельсинов.

Тщетно борясь с волнением, глубоко тронутый, слушал Ноэль слова Хуана, невероятно искренние и нежные, столь горестно разоблачавшие боль и заброшенность его детства. Несколько раз нотариус попытался заставить его замолчать со стыдом честного человека, который получил огромную плату за незначительный поступок; но Хуан продолжал говорить, упершись широкой ладонью в слабую спину старика, его суровые дерзкие глаза странно смягчились, а в полумраке арки Ренато Д'Отремон, получивший все преимущества мира, слышал и вбирал каждое слово, будто грехи этого мира внезапно сдавили его душу. Резко выйдя вперед, он воскликнул сердечно:

– Хуан, Хуан…

Лицо Хуана изменилось, рассеялся детский призрак, прервалось очарование, и чужим голосом он спросил:

– Что это?

– Сеньор Д'Отремон, ему ты обязан тем, что все уладилось, – пояснил нотариус. – Друг, который решил тебе помочь.

– Ну мне очень жаль, – холодно ответил Хуан. – Не нужно было брать на себя это обязательство. Мое заключение оказалось не справедливым, и я…

– Твое заключение было справедливым, и ты бы сгнил здесь, – прервал Педро Ноэль.

– Вы хотите сказать, что ради меня сеньор Д'Отремон дал взятку? Насколько я понимаю, это тоже преступление. Если мы должны руководствоваться законами, которые, по-вашему, я должен уважать, то сеньор Д`Отремон должен отправиться за решетку. Конечно, на законном основании его может оправдать полудюжина высокопарных слов. Мое преступление оказалось обманом, мошенничеством, нарушением слова, попыткой убийства. Его преступление можно назвать соучастием в помощи преступнику, подкуп чиновников и злоупотреблением моральным правом. Если вы покопаетесь немного в кодексе, нотариус Ноэль, то найдете там несколько лет тюрьмы.

Сжав губы, Ренато наблюдал за ним, пытаясь опуститься до глубин души, как путешествовал по аду Данте, и его не задели, не обидели едкие слова Хуана.

– Итак, вы заходите, а я выхожу, – насмешливо объявил Хуан.

– Хватит глупых шуток, – сурово оборвал Ноэль. – Чтобы раненый тобой человек забрал заявление, Сеньор Д'Отремон заплатил ему за ущерб и освободил твой корабль от ареста.

– Черт побери! Но ведь это, наверно, стоило вам кучу денег! По меньшей мере крови десяти рабов, – усмехался Хуан.

– У меня нет рабов, Хуан, – пояснил Ренато примирительно. – Я хотел бы, чтобы мы поговорили как друзья, как братья, как мой отец просил меня…

– Что?

Хуан разъярился, взгляд сверкнул такой молнией старой обиды, что Ренато не договорил. Казалось, он вот-вот разразится бранью, но промолчал, ограничившись желчной улыбкой, и язвительно обронил:

– Ваш отец сеньор Франсиско Д'Отремон и де ла Мотт-Валуа. Кровь королей, а?

– Не знаю, что ты пытаешься этим сказать, Хуан.

– Ничего особенного, – неприятно усмехнулся Хуан. – Но если мой корабль свободен, благодаря вашей щедрости, то я должен пораньше выйти в море. Сейчас мне нужно работать. Я должник значительной суммы. Хорошую унцию золота, должно быть, получил этот негодяй-мошенник за украшение, которое я оставил на его подлой руке и за пролитые капли его подлой крови. Добрую горстку унций я верну вам, как только смогу, сеньор Д'Отремон. В добавление к старому долгу – пресловутому платку реалов, послуживших моему первому плаванию.