– Как же она удивится! Ведь она еще не знает, каким я возвращаюсь. Я привез ей все, и особый подарок. Колибри! – Повелительно позвал он.

– Что прикажете, хозяин? Я здесь.

– Как ты поприветствуешь новую госпожу? А ну-ка поклонись, – Хуан не смог удержаться от смеха. – Великолепно! Превосходно! Ты съел виноград? На, возьми еще одну гроздь и убирайся.

Сегундо опустил голову. Хуан покинул единственную каюту, прошел по палубе, оперся о борт, взглядом орла различая на неясной линии горизонта уходящую в облака вершину высокого вулкана с его неприступными склонами. Затем его рука опустилась и схватила негритенка, со странным волнением указывая на тень далекой вершины:

– Вон там Мон Пеле. Этой ночью мы прибудем в Сен-Пьер.

– Какая прелесть, какая красота! Какие шелка, вышивки, кружева! – воскликнула восторженная Каталина.

– Да, мама, все это прекрасно, – холодно согласилась Айме.

– Тебе правда нравится приданое? – спросила София.

– Разумеется нравится, донья София, ведь вы потрудились выписать его для меня из Франции.

– Нет, дочка, я имела в виду не это...

– И поэтому тоже, не говоря уже о том, что все это прелестно. Моя дочь признательна вам за проявленную заботу, София.

Как всегда, стараясь изо всех сил показать удовлетворение и выразить благодарность, добрая и боязливая сеньора де Мольнар рассыпалась в похвалах перед этим поистине прекрасным приданым, которое белые руки Софии Д'Отремон расстелили на просторном ложе будущих супругов.

Все уже готово для роскошной свадьбы – главному событию на землях Д'Отремон и острове Мартиника. Всю неделю слуги работали без перерыва. Даже работы на полях приостановились, чтобы привести в порядок и украсить огромную усадьбу, теперь блистающую: заново покрашенный и обставленный дом, заново засеянные парки, новые убранства, портьеры и занавески. Даже дороги, что вели сюда, отремонтировали. На свадьбу прибудут важные лица Мартиники, начиная от губернатора, посаженного крестного отца, до епископа, уполномоченного благословить этот союз.

– Не следует ли убрать все в шкаф? – предложила Каталина.

– Полагаю, этим займется новая горничная, – заметила Айме.

– Безусловно, – подтвердила София. – Я отдала тебе Ану, потому что она моя лучшая помощница.

– Очень любезно с вашей стороны, донья София, но не стоило. Ведь Ана ваша горничная.

– Мне достаточно Янины. Ана будет полезнее тебе. Я лично хочу позаботиться обо всех удобствах для тебя, чтобы ты была здесь счастлива, дочка.

Айме ответила неопределенной улыбкой. С каждым днем и часом, приближаясь к роскошной свадьбе, ее нервозность, тревожное предчувствие и раздражение только нарастали. Она ненавидела поведение матери, великодушие Софии, усердие слуг, бледное, ледяное лицо Моники, когда та лихорадочно брала все в свои руки.

– Оставьте тут одежду. Я уложу ее в шкаф.

– Нет, Моника, я сама приведу ее в порядок.

– Ты должна привести себя в порядок. Скоро должен прийти Ренато.

– Думаю, твоя сестра права, дочка, – мягко вмешалась София. – Мы приведем в порядок шкаф. А ты ступай в комнату и прихорошись к приходу моего сына.

Айме подчинилась, чтобы не огрызнуться Софии. Машинально она покинула спальню, которую готовили для нее, вышла на широкую галерею и остановилась перед балюстрадой, чтобы взглянуть на далекие три пика Карбе, разделявшие остров надвое, и скрывали Кампо Реаль в долине, напоминающей глубокую и цветущую заводь. Внезапно ей захотелось сбежать, пересечь горную преграду и взглянуть на открытое и чистое море, которое виделось сверху. В ней пробудилась страстная жажда свободы, неистовое желание восстать против новой жизни, которую ей словно навязывала судьба. И огненной стрелой воспоминание пронзило ей душу…

– Айме, жизнь моя! Что случилось? Что с тобой?

– А? Что? Ренато, ты…

– Ты не ждала меня? Я испугал тебя?

– Я не ждала тебя. Но с чего ты решил, что испугал меня? – возразила Айме, взяв себя в руки.

– Да так, жизнь моя, но у тебя странное лицо. Поэтому я и спросил. О чем ты размышляла? Ты казалась печальной, а по выражению твоих глаз можно подумать, что твои мысли бродят где-то далеко. И знаешь, что я вдруг почувствовал? Ревность…

– Ну ты и безумец, Ренато! Ревность к кому? – опровергла Айме, пытаясь выглядеть веселой.

– Не знаю, и надеюсь никогда не узнать. Думаю, это окажется для меня самым ужасным мучением. Рядом друг с другом, как живем мы, достаточно увидеть твой потерянный взгляд, нахмуренные брови, чтобы пожелать узнать, как далеко улетели твои мысли.

– А куда они должны улететь, мой тиран? Часы ожидания кажутся вечными, когда ты оставляешь меня одну. Где ты был? Почему проводишь так много времени Бог знает где?

– Вы с Богом оба знаете. Сегодня я проехал через ущелье, чтобы побывать на землях с иной стороны, где находятся плантация и сахарный завод.

– Да, я услышала, как донья София упомянула об этом. По-моему, это больше дело Баутисты. Ведь так зовут вашего главного управляющего?

– Да, разумеется. Его зовут Баутиста. Но кое с чем я не согласен.

– Твоя мать сказала, что это приносит прибыль.

– Может быть. Но условия для этих несчастных неподходящие. Они спят в тесноте, в бараках без света и воздуха, работают с шести до шести с получасовым перерывом на еду, в таком изнурительном климате. Понимаешь? Есть даже несколько больных. И они не изолированы от остальных. Нужно построить новые жилища, канализовать ручей. Я тебе не наскучил?