— Рысь? — переспросил Яр, уже сидевший за столом более-менее самостоятельно, хоть и опираясь на стену.

— Ай, не слушай их, — смешливо махнул рукой нехин. — Хотя они и правы. Зверь у меня самый что ни на есть владетельный.

— Ой, а ты думаешь, почему дом Стража так кличут? — захихикала Айка.

— Кошачий дом! — вторила ей Тина. — Одни кошачьи кругом.

— Только Кречет птичка! — закончили они хором, как это часто водилось.

Нехин окинул нового ученика внимательным взглядом, хмыкнул, но промолчал. Не мешал невольно воцарившемуся с его возвращением уюту, странно зыбкому и одновременно надежному. У него и прозвище было — Крепь, как рассказали растрещавшиеся сестренки. За то, что, оказавшись в шахте в момент обвала, спас всех, на голой силе камни сплавив.

Он и дома так делал. В смысле — сплавлял все воедино, делая монолитным и нерушимым, на века. Теперь и Яр, и Кречет понимали, почему шебутные кошаки жили тут. Какой же кошак от теплого уютного местечка откажется, которое таким всегда будет? Айлэно и Кречета мигом в этот дом вплавил, приказав переселяться с лавки на кухне, около которой были небрежно брошены дорожные сумки, наверх. Раз — и есть своя комната. Свое место, свое дело, на которые нехин тоже был щедр.

Щедр настолько, что время до Перелома промелькнуло вообще незаметно.

***

Аэньяр сам нашел Амариса за день до праздника Перелома зимы. Он уже знал, отчего несчастный нехин места себе не находит.

— Я вас познакомлю, — заявил он, врываясь в уютное тепло Учебной, где Амарис прятался ото всех и вся, валяясь на шкуре перед пляшущим в очаге пламенем. Хоть нехин и обещал быть воздушником, это место его успокаивало.

— Нас? — Амарис приподнялся и сел, ероша светлые, как у отца, волосы.

— Тебя и Янтора. Если он придет на праздник, конечно.

— Ты издеваешься, — нехин поглядел на него, насупившись. — Да я как раз этого и боюсь!

— Я абсолютно серьезен. Предпочитаешь продрожать всю жизнь, не зная, чего ждать от древнего духа Стихии, который помнит эту землю цветущей равниной Танцевального поля?

— Да как ты не понимаешь, — уже всерьез обиделся Амарис. — Я не на бой выйти боюсь! Я опозориться боюсь!

— Чем? — Яр фыркнул, отметая это смехотворное заявление. — Давай, расскажи мне.

— Род опозорить боюсь! Экор победил… А я? Я-то не Экор!

— Ты дурак! — в сердцах высказался Яр, отметая сейчас титулы и все такое, как несущественные. — Первый раз плясать выйдешь, что ли? Или ты — первый? Или ты думаешь, что никто из горцев, за Янтора отплясывавших, не знали, что им сыграть в кругу? Тьфу, не так даже… Сейчас, погоди.

Он прикрыл глаза, вспоминая прочитанное.

— «Когда я впервые выходил в круг на Перелом зимы, вернее, когда я шел к Иннуату в тот день от Эфар-танна, у меня подгибались колени и в животе булькало, как в бурдюке со сквашенным молоком. Я не мог себе представить, как выйду в круг и… Там же петь надо, а я… не певец я, и голос тогда как раз ломался. В общем, шел я как на казнь, предчувствуя скорый позор. А едва ступил за ворота Иннуата, это случилось. Нет, мое место сам Экор не занял, я просто представил себе вместо богатого города — жалкую ата-ана, люди которой боятся горных троп и уже давно голодны, но протягивают мне сейчас самое лучшее, что было у них в доме. Это не нехин Аэно идет по улицам Иннуата, а тот единственный, кто не побоялся ответственности. Кто твердо решил победить — любой ценой.

Позже, много позже я нашел того, кто плясал в кругу стланика до меня. И спросил его — что он чувствовал, идя к нему? И Темо рассказал мне мои же мысли. Нет „здесь и сейчас“. Беря в руки охотничий нож, надевая праздничную одежду, ты шагаешь в прошлое. Ты и есть Экор. А тот, кто встанет против тебя в кругу — и есть злобный удэши, даже если вы всю жизнь были соседями и друзьями».

— Знаешь, я зря в библиотеку особо не заглядывал, — помолчав, тихо сказал Амарис. — И дневники эти не читал… Спасибо, Яр.

— Это ему спасибо. Аэнье. А у тебя все получится, я уверен, — Яр хлопнул друга по плечу и встал. — Идем, обедать пора. С вечера поститься будешь, а сейчас надо поесть. Нехин Айлэно и Кречет уже пришли.

***

К городу шли в молчании, даже младшие попритихли, устроившись на руках у Кречета и Айлэно. Яр искоса поглядывал на Амариса и прятал улыбку: по лицу наследника было видно, как действует на него приближение города. Именно так, как описал когда-то Аэно. Была в этом странная, неподвластная нэх магия древнего-древнего ритуала, строго блюдущегося уже добрые две тысячи лет, если не больше. Яр намеревался выспросить точнее, но вряд ли даже нехо знал, сколько именно поколений насчитывает его род. Тысячи. Книги Рода ведь не с Экора писать начали. Значит, надо спросить Янтора. Уж он-то наверняка знает и, Яр почему-то не сомневался, придет. Не в круг, нет — это все-таки слишком, даже для удэши. Ну, Яру так думалось. А вот на праздник — обязательно. Потому что на Перелом нельзя остаться непричастным, никому. И, опять же, погреться у костра… Покосившись на Кречета, Яр постарался спрятать улыбку: не заметить, насколько тот предвкушает второй свой танец, было невозможно.

Он знал: старший друг попросил Кошаков, если что, взять с собой одеяло. И запасные штаны. Сапоги-то с сорочкой и уной всяко уцелеют, он собирался плясать в одних штанах, хотя и ворчал, что жалко же — праздничные, расшитые знаками рода — вороньими перьями, сестренки неделю старались, черными нитками вышивали, чтобы шел, как полагалось.

Но костер и пляска будут потом. А пока Яр, смеясь, одергивал Кречета, опять шального, пытающегося сунуть нос, куда только можно: и на каток, хотя коньков не было, и к танцующим, и в обязательную снежную крепость забраться — в общем, набраться огня, сколько только получится. Вон как залихватски по льду скользит, разогнавшись.