— Ладно, иди оденься. Встретимся у ворот, отведу тебя к Хрустальному. Там мы еще точно не были.

Одеваться Яр не пошел — побежал. Подумал, что если Кречет так зимой будет метаться — то это ж ужас какой-то, можно лишь заранее посочувствовать. Заодно озадачился: Хрустальный? Это где и что? В дневниках он это название еще не встречал, поэтому заранее был заинтригован донельзя.

Собираться в горы Амарис его уже научил. Прочные кожаные штаны, сорочка, теплая уна, подбитая мехом куртка, сапоги без каблуков, на мягких подошвах — в таких сапогах по горам ходить было лучше всего, особенно когда требовалось подниматься по скалам. Обережь, само собой, нож, фляжку и карманчик с самыми необходимыми лекарствами и полотняными скатками — привесить к поясу. У этина Фрейго попросить мешок с сытным перекусом: день только начинается, вернутся они к вечеру, а то и поночи уже, голодными.

У ворот он очутился быстрее Амариса, так не терпелось выбраться в горы. Тот подошел минут через десять, тоже собранный, оглядел Яра и кивнул. Помахал стражникам: последнее время нехо завел правило всем говорить, куда и зачем уходят. То ли опасался, что кто-то все-таки проберется в Эфар, то ли подозревал, что что-то может пойти не так, а Янтора нет, и Акмал не всегда дозовешься. Удэши, конечно, всезнающи, но и на свои силы рассчитывать нужно.

— Добрых троп, нехэи, — откликнулся стражник.

— Дайомэ! Ну, идем? — Амарис пружинисто зашагал по каменистой тропе в обход замка, в другую сторону от Звенящих ручьев.

Он не слишком любил болтать в пути, но иногда все-таки рассказывал кое-что. О травах, цветах, крохотных горных деревцах, о птицах или животных, которых можно было встретить.

— Яр, замри. Вон, видишь — камень такой, в буром мхе? Приглядись.

— Это… это ж не камень! — шепотом возмущался Яр, а нехин прыскал, и ташук — горный хомяк, отожравший бока за лето и с полными защечными мешками, смешно переваливаясь, бросался спасаться в щели между валунами. Было смешно наблюдать, как он пытается просунуть голову, а раздутые щеки не пролезают.

— Ташуки вот так в когти рысям или кречетам и попадают. Жадные они. В горах так и говорят: «жадный, как ташук в летокрай».

Яр слушал, впитывал, запоминал. Это было почти как дневники читать, но еще лучше. Иногда представлял, что это Аэно Кэльха по горам ведет. Раньше. Сейчас почти перестал, наконец-то отделив себя от предка. Тот разговор с Акмал изменил его… вернее, нет. Сделал окончательно собой, убрал чужое. Он был — пустая чаша, готовая наполниться, жаждущая воды, отдраенная до блеска. У каждого родника норовил замереть, впитывая говор воды. Казалось, различал слова, еще чуть, и выберется из хрустальных струек Амлель или кто-то из ее родичей. Но маленькие удэши на глаза людям не показывались, только пересмеивались звонко, норовили брызнуть в лицо ледяными каплями.

— Вот вредные! — смеялся в ответ Яр.

Амарис в такие моменты помалкивал, не мешал. Сам полгода как принял силу, помнил, как так же замирал у открытых окон, вслушиваясь в посвист ветров, забирался на самые высокие скалы, получал нагоняй от отца — и упорно лез снова, сидя там и слушая, слушая ветра Эфара. А уж Птичью обсидел вдоль и поперек, нехо с ума сходил, опасаясь, что там-то сын и схлопочет опьянение силой. Но Амарис держался, хотя и казалось: можно шагнуть, и полетишь не вниз, а вверх, выше самой короны Янтора. Держался после сурового разговора с самим Янтором, который пообещал к зиме вернуться и плотно взяться за обучение непутевого нехина, которому ветра под уну дуют. В тот момент это показалось смешным. Пока не сиганул со стены замка, добежав до нее от самого Зала Стихий. Хорошо, ветрами был полон, только задницу отшиб, ничего не сломав. Зато ума потом порядком прибавилось.

— Яр, тс-с-с. Не шевелись. Смотри!

Рысь он заметил вовремя. Горный охотник возлежал на скале, видно, был сыт и грелся на солнце. От рыже-буро-белесого камня и не отличил бы, не поверни кот голову. Янтарные глаза лениво щурились, поглядывая на замерших подростков.

— Не поворачиваемся задом, отходим ме-е-едленно. Другой тропой пойдем.

У Яра сердце так и прыгало, колотилось о ребра, как безумное, но страх был перемешан с восторгом: рысь! Настоящая! Пусть и клочковатая, линяла, избавляясь от тощеватого летнего меха, но вскоре должна была обрасти изумительной пышной шубой. Рысь проводила их скучающим взглядом, широко зевнула, показав внушительные клыки, и отвернулась, снова растянувшись на солнышке. Люди ей были не интересны.

Яр после этой встречи все никак в себя прийти не мог, все сравнивал, сравнивал — и с Кречетом, и с Айлэно. Опомнился, только когда Амарис окликнул.

— Идем, тут уже недалеко. Ну, относительно. Узлы на обережи помнишь, как вязать? За мной пойдешь, и внимательно гляди, куда я ноги ставлю и за что берусь. Там три стенки и трещина.

— Угу, помню, понял. Смотреть в оба.

Пожалуй, этот путь был самым головоломным на памяти Яра. Выложиться пришлось до донышка, и в трещине он едва не завис на половине — просто понял, что если не передохнет, растопырившись, то рук больше не поднимет вообще. Амарис закрепил обережь, вбив в стенку колышек, кивнул:

— Спокойно, отдышись, я тебя держу. Бальзама глотни. Сейчас пройдет.

Яр поступил, как сказано, и действительно смог отдышаться настолько, чтобы продолжить подъем. Любопытство, к тому же, отчаянно кусало за пятки: это к чему же такому они лезут?

Из трещины Амарис вытянул его за руку, похлопал по спине, обнимая:

— Молодец, не запаниковал. Из тебя выйдет хороший горец.

А потом повернул Яра, и тот задохнулся от восторга, рассматривая уступчатое плато, узкое, словно великан решил вырубить себе ступени, чтоб подняться на один из снежников. И по этим ступенькам прыгал резвый поток, грохоча и фыркая пеной. Здесь было уже слишком высоко для горного разнотравья, но отдельные островки жилистой травки встречались, перемежаясь с разноцветными мхами. А в самом низу, где «ступенька» была самой длинной, поток растекался узким озером. И с высоты было ясно, за что его называют Хрустальным: в дальней части, где вода уже была спокойна совсем, в ее глади, словно в хрустальном зеркале, отражались окрестные пики гор, облака и небо. Казалось, если подойти и заглянуть — мир перевернется вверх ногами.