— Не то, не то, — пробормотал Трой. — Что-то еще случилось. Стихии, я должен быть там!

— Езжай, Трой, — Кая погладила его по плечу. — Если чувствуешь, что так надо — езжай.

И он бы сорвался на следующий же день в Эфар, но не получилось. Война с людьми вышла на новый виток, в Ткеш и Тисат прибыли беженцы с запада Ташертиса.

========== Глава 19 ==========

Перелом в этот раз праздновали сдержанно, слишком уж были страшны приходящие из-за Граничного хребта вести. Но все равно плясали, пели, бились снежками за ледяные крепости дети и взрослые, и поединок в кругу стланика и искрянки прошел так, как ему и следовало пройти, вот разве что закончился странно: перед тем, как выйти из круга, горец-«удэши» и Экор-Амарис крепко сцепили руки, замерли на долгие десять ударов сердца. Никто не сказал ни слова — будто так и должно было быть. И только явившийся на праздник Янтор — в одеждах белее снега, с ножом при поясе, — кивнул одобрительно и первым подошел, крепко обнимая обоих поединщиков. А после, в огненном кругу, плясали все пятеро огневиков Иннуата. Полыхало так, что казалось, весь мир накрыло незримым пламенем, отвращающим беду от священных земель Эфара.

Были на празднике и гости. Трой Конник сдержал-таки обещание, вырвался в горы, и не один. Яр сначала не понял, что это за женщина с отцом, а приглядевшись, изумился: он думал, что удэши не могут вот так взять и сорваться с места. Янтор да, но Янтор ветер. А эта — Вода! Потом только вспомнил, где был исток Солнечных. И все намеки и прежде непонятные ему обмолвки в записях Аэно сложились в цельную картину, как и его собственные ощущения и воспоминания о Ткешском доме. А еще он смотрел на то, как Кая ласково касалась руки Янтора, но совсем, совсем не так, как отцовской. В жесте утешения. А отца она брала за руку иначе, и догадка заставила его широко распахнуть глаза, а потом смутиться и отступить, попытаться хотя бы на несколько минут остаться наедине с самим собой и разобраться в том, что почувствовал.

Это было почти болезненно. Сравнивать мать — и Каю, и видеть, насколько же они разные, насколько чище и правильнее сливается светлая, солнечная Вода удэши и строгий, надежный Камень отца. Не волглая глина, не податливая земля, превращающаяся в грязь — нет! Кристально-чистый сапфир, словно та же Вода — но иная!

Всей душой желая отцу счастья, Яр окончательно запутался в себе. Ему нравилась эта удэши. Насколько неприятно было в Ткеше матери, настолько же он любил бывать там, и теперь ясно, почему. Чистая вода гнилую не потерпит, будет пытаться очиститься. Интересно, отец это понимал? Ой вряд ли. И Яр вовсе не желал быть свидетелем разговора Янтора с Каей, так вышло. Вот уж кто-кто, а могучий удэши Эфара прекрасно понимал, что происходило с бывшей женой Троя. И сердился на водную, на удивление по-человечески не поняв, что все, что случилось, было к лучшему. Яр и сам удивился, поймав эту мысль. К лучшему же?

Наверное, да. Может быть, у него даже будет настоящая семья. Как у нехо Аилиса, чтобы собираться вечерами всем вместе, а отец обнимал… маму. И братья. Или сестры. Или и то, и то. Это как-то уже совершенно спокойно улеглось в голове, ровными камешками, речными голышами, рядочком, один к одному. И когда отец попытался заговорить об этом, Яр только крепко-крепко обнял его.

И промолчал о собственных проблемах. Как тогда говорил Янтор? Не ко времени? Вот именно, не ко времени они были. Казалось, за прошедшие с лета полгода он повзрослел — только уже по-настоящему — и стал серьезнее. Может быть, чуть более замкнутым, но разве что самую капельку. Перестал шарахаться от Кэлхо, правда, уже ближе к зиме, научился сдерживать собственные чувства, не краснеть безудержно от каждого обращенного к нему слова. Было трудно. Больно. Пересилил.

И когда в утро дня рождения отец пришел будить, взял за руку и надел на палец простенькое серебряное колечко, Яр впервые не заплакал. Перерос. Хотя, видят Стихии, хотелось: он знал, что это за кольцо. Даже прежде, чем повернул руку, чтобы полюбоваться яркой вспышкой внутри невзрачного с виду огнистого опала. Знал, с какими мыслями отец привез ему эту семейную реликвию. Внутри выло и захлебывалось: он никогда, никогда не наденет это кольцо на палец той, к которой прикипел всем сердцем. И пусть Кречет смеется, мол, первая любовь, конечно, воспринимается очень остро, но проходит быстро, Яр знал: он, как и многопрадед, как оба они — однолюб. Однажды избранный человек останется единственным. Даже если не судьба, даже если будет «надо» и «должен» — больше никто не тронет самых потаенных, самых нежных струн души.

Кольцо, напоенное Огнем Кэльха, дарящее его тепло даже через столько лет, жгло руку, когда шел в зал Стихий. Уже знал, зачем, уже знал, что окатит чистыми струями — и думал вовсе не об этом. Запрокинув голову, он прочитал заученную наизусть надпись: «Зови — и откликнусь». Криво улыбнулся: ему и звать было не нужно, из-за дверей слышал, как поет Вода, сама зовет его. И Яр просто шагнул ей навстречу, зачем-то повернув кольцо опалом внутрь, накрепко сжав ладонь, будто эта вода могла затушить горящую там искорку.

Только потом, когда отпустило Стихией, понял: его Вода никогда бы не стала этого делать. Потому что это его Вода. И она такая же, как у Каи — солнечная. Пропитанная Огнем насквозь. Она только смыла с серебра темный налет, и опал засиял еще ярче. «Надежда. Терпение. Обретение», — пело внутри.

«Ты — Дар Надежды, Аэньяр, — звучало хрипловато, раскатисто-урчаще в памяти. — Ты сам выбираешь свой путь, ты Искатель, Эона».

И Яр кивнул этим словам: да. И сегодня он выбрал. И ни капли не удивился, переодевшись и спустившись во двор, что его ждут Кречет с Янтором. Потому что им приснился один сон на двоих, тогда, на границе Эфара. Потому что Янтор не зря запрещал идти к Оку. Не время еще было. А сейчас — пора.

Путь, пройденный однажды во сне, был на удивление легок. Полтора ли года в Эфаре научили Яра, поддержка ли Янтора, ощутимое тепло Кречета? Он не смог бы сказать, скорее, все и разом. Новые — но уже однажды испытанные — чувства захлестнули, когда стояли у выхода трещины, на самом краю потаенной долины, и ему пришлось приложить немало усилий, чтобы не торопиться, помочь своим спутникам собрать ветки для костра, обустроить в засыпанной глубоким снегом долине место для отдыха. И только когда Кречет разжег костер, он позволил себе отпустить туго сжатую пружину ожидания внутри.