Красный кожаный ошейник валяется у моих ног, на нём красуется маленькая медалька с именем собаки. Джуд — я назвал щенка в честь неё. Это глупо, но пёс, которого я спас от летящего на всех скоростях фургона — единственный, кто остался со мной после той трагедии. Помню, я внушал себе, что если назвать её этим именем, частичка Джуди всегда будет рядом. Я нашёл щенка на дороге в день, когда решил сжечь особняк вместе с мёртвыми телами.

— Где собака, Кью? — она осуждающе смотрит прямо в глаза, и с каждой секундой на душе у меня становится всё гаже.

Вспоминаю — я бросил собаку на этой самой чёртовой крыше, когда понял, что мне пора уехать. Когда я осознал, что больше не могу находиться в этой квартире, жить в этом доме, в этом городе. Здесь всё напоминает о Джуди. Надеясь, что собаку спасут, я специально не закрыл выход на крышу на замок. Кто-нибудь из соседей точно найдёт её.

Джуди качает головой, словно понимает, что ничего уже не изменить. Она винит меня за то, что я бросил собаку и уехал. А я не мог не бросить. Уезжая из родного города, в котором я родился и прожил девятнадцать лет, я должен был избавиться от всего, что напоминает мне о ней. Начать жизнь с чистого листа. Смотреть на собаку было больно, поэтому, я оставил её.

Я наблюдаю за тем, как Джуди убивает себя. Снова. А я ничего не могу сделать. Снова. На этот раз она достаёт из-за пазухи собачий поводок и душит себя до смерти. На последнем её издыхании я просыпаюсь в холодном поту.

— Я не могла тебя разбудить! — плачет Сэм. Я моргаю, пытаясь понять, где я, и что происходит. — Прости, прости, ты так кричал, я даже ударила тебя по щеке. Ты не просыпался, ни в какую! — она держит меня за руку и с ужасом смотрит в глаза.

— Как-нибудь позже расскажу, — говорю я, пытаясь выдавить улыбку. — Ари закричала, когда увидела тебя утром?

— Разве что — от радости, — Сэм бросает мою руку и убирает волосы со своего лица. Как всегда, они растрёпаны. — Мы с ней уже подружились.

Что-то во взгляде девушки заставляет меня задуматься над тем, что крик Сэм не послышался мне ночью. Но я думаю, сейчас не стоит задавать ей подобного рода вопросы.

— Который час? — я вдруг с ужасом понимаю, что второй день подряд сплю до обеда.

— Не переживай, сейчас девять утра.

— Говоришь, ты не могла меня разбудить? — не понимаю я.

— Я даже влепила тебе пощёчину, говорю же, — она виновато отводит взгляд. Я сажусь рядом с ней на кровать и тяжело вздыхаю.

— Где Нат?

— Ты очень меня напугал, — игнорируя вопрос, говорит она.

— Он на кухне?

— Кью, я испугалась. Это ненормально, ну… — она мнётся, — то, что я не могла достучаться до тебя.

— Что у нас сегодня на завтрак? — я стараюсь поменять тему, а эта клуша всё никак этого не поймёт.

Она вздыхает и накрывает мои руки своими, глядя на меня своим взглядом типа «я все понимаю». Ненавижу, когда люди так делают. Ни хера ты не понимаешь. Спасибо, что помогаешь, боишься за меня, и все такое. Но понимать — вы ни черта не понимаете. И даже если попытаетесь, все равно не поймёте. Ведь я и сам себя не понимаю, понятия не имею, почему не могу проснуться, пока кошмар не кончится. Не знаю, почему этот бесконечный ад вообще снится чуть ли не каждую ночь. Я не помню, когда последний раз спал нормально, а проснувшись, чувствовал себя не подобием дерьма, словно всю ночь таскал вагоны, как герой из Супер семейки, а реально отдохнувшим человеком.

От Сэм меня спасает Ариэль, которая вихрем влетает в комнату и кричит:

— Яишенка с беконом!

Я мило улыбаюсь ребёнку, а в сторону Сэм кидаю взгляд, типа «прекрати уже». Она кивает, опустив глаза. Хорошо ведь, что в таком состоянии меня увидела не Ари, а кто-то другой. Кто угодно, лишь бы не она. Не хочу напугать ребёнка до смерти.

Чувствуя себя виноватым за то, что так глупо отшил Сэм (она ведь не виновата в моих кошмарах), я спускаюсь вниз и вижу белого Натаниэля. Реального белого. Не просто бледного — такой бледности не бывает. Я успеваю подумать о наркомании, передающейся по наследству. Неужели, он колется, как и его мать? В голове проскальзывает куча мыслей вроде, а что же будет с ребёнком? Я ведь один за ней тоже не усмотрю. Если с Натом что-то случится, начнётся конец света.

— Меня сейчас вырвало, может, я просто съел что-то не то, а может — наоборот, давно не ел, — объясняет Нат, успевая заметить мой испуганный взгляд. Я проплываю мимо него и сажусь рядом. Тарелка с едой уже стоит напротив меня. Сэм садится с другой стороны стола, заранее усадив ребёнка. Не помню, когда завтракал в подобном кругу людей. Вернее, завтракал не один. Не могу вспомнить, когда последний раз садился за стол и нормально завтракал. Не на бегу. Не на диване. Не сидя на полу, как вшивая псина. Я сижу за столом, как нормальный человек, в кругу девушки, друга и ребёнка, который вчера едва не признался мне, что считает меня вторым старшим братом. Я смотрю на Ариэль с улыбкой, и она делает то же самое в мой адрес.

— Стойте, — Натаниэль подрывается и идёт к холодильнику. Он протягивает руку вверх, открывает дверцу шкафчика и достаёт бутылку чего-то крепкого. Я забыл глянуть, который час, когда Нат пришёл домой. Но что-то мне подсказывает, что он поспал от силы три часа. Тёмные круги делали лицо немного острее, чем на самом деле. Его впалые скулы торчат, о них, чёрт возьми, можно порезаться. Он изрядно похудел за эту неделю. Думаю, приступы матери, агония, крики, скандалы по ночам, продолжались не один день. Это было не только вчера.