— Я не спала всю ночь, думала.

Я всегда поражаюсь тому, насколько девушки странные существа. Неужели, нельзя подумать днём? Почему они думают только ночью? У них мозг работает только в ночное время суток? Джуд была такой же. Ближе к ночи у неё включались мозги, она вдохновлялась любой ерундой, начинала рисовать, как бешеная, сочинять какие-то истории, в то время, как я хотел спать. Джуди обижалась на меня за то, что я не такой, как она. Я ничего не мог с собой поделать, ведь мы были разными людьми. Я был обычным парнем, а она — творческой девушкой. Её мышление было совершенно другим. На мой вопрос «что ты приготовишь на завтрак?» она отвечала «что-нибудь красочное и одновременно вкусное», и готовила банальную яичницу с помидорами, усыпая её зелёным луком. Она разукрасила мою жизнь в яркие цвета, этим и прекрасны творческие люди. Они видят красоту в обычных вещах. Я иногда до сих пор жалею, что я обычный, не такой, как Джуди.

— О чём ты думала? — после собственных размышлений мне едва хватило остатков мозга вспомнить, что именно сказала Сэм пару минут назад.

— О будущем.

Красноречивый и весьмя исчерпывающий ответ. Мне хочется спросить нечто саркастическое, но я пока не придумал, что именно.

— Я хочу сбежать куда-нибудь, — говорит, наконец, она.

— Мы как раз этим и занимаемся.

— Нет. Я не об этом. Я хочу забыться, как во время чтения увлекательной книги. Хочу забыть о том, в какое дерьмо вляпалась. Никогда не хочу вспоминать о прошлом, хочу жить настоящим или будущим. Хочу стереть себя, и построить всё заново, с чистого листа. Почему, когда человек рождается, ему не дают возможности исправить свои ошибки? Знаешь, например, человек, который убил другого по нелепой случайности, будет винить себя в этом до конца своих дней. У него никогда больше не будет возможности всё исправить, ведь мёртвые не возвращаются к жизни, ровно так же, как дым не заходит обратно в сигарету, а стрелка на часах не движется в другом направлении.

— Движется, если ты сама её двигаешь. Понимаешь, о чём я?

— Я понимаю лишь то, что ты — любитель спорить.

Я улыбаюсь. Сэм чертовски права — я люблю оспаривать чужое мнение, этим я живу.

— Я уловил суть твоей мысли. Но пойми, жизнь — то ещё дерьмо, и здесь нет второго шанса.

Она молчит. В ближайшие пару часов мы не разговариваем. Я отчаянно пытаюсь вспомнить, где живёт Сильвия Прайс, но этот отрезок стёрт из памяти, и я знаю имя этого ластика — Норман Прайс, мой отец. Когда я увидел смерть своей матери, догадался о всех его тёмных делах, и о том, что именно отец довёл мать до самоубийства, мой папочка решил стереть нам с Джуди память, именно поэтому мы не узнали друг друга спустя столько лет. В день нашей с Джуд встречи я поверил в судьбу, ведь иначе такое нелепое стечение обстоятельств никак не назовёшь. Каков был шанс того, что моя новая соседка — давно забытая старая подруга?

Я сворачиваю направо, и воспоминание вспышкой врезается в моё сознание. Сэм кричит:

— Кью! Что ты творишь?! Остановись, мы разобьёмся!

Её рука хватает меня, помогая держать руль. Она кое-как дотягивается левой ногой до тормоза, и жмёт по ним со всей силы. Я не могу собой совладать, и в эти секунды думал, что умру. Моё сознание сожрала темнота, а в голове звенел чей-то голос.

«Квентин, тебе всего пять лет, и ты не придумал ничего другого, как привести старушку в какую-то полуразваленную беседку в лесу? Но здесь красиво. Эй, что у тебя в руках? Красивое. Что это? А-а, фенечка. Странное слово, впервые его слышу. Это какой-то слэнг что-ли? Кто её сплёл? Ну конечно, твоя подруга Джуди. Давай, я помогу тебе надеть её на руку».

Чёрт. Я ничего не вижу. Голос в голове затих, но я по-прежнему нахожусь в какой-то темноте. Сэм кричит что-то о нашей смерти, и о том, какой же я придурок. Так продолжается ещё секунд десять, а затем…

Я возвращаюсь в сознание, и происходящее вокруг медленно появляется перед глазами. Сэм испуганно держит руль, впечатавшись лбом мне в плечо. Я слышу её неровное дыхание и понимаю, что чуть не угробил нас обоих. Беседка. Лес. Фенечка, которую сплела Джуди. Я привёл Сильвию в какое-то богом забытое место, наверняка неподалёку от дома.

— Разворачиваемся! — приказываю я скорее самому себе. Оттолкнув Сэм от себя, я надеваю ремень безопасности (удивляюсь, как я не ударился всем телом о руль в момент этого нелепого приступа), и мы мчимся обратно, откуда приехали.

— Куда мы едем? — не понимает Сэм. — мы ведь только что оттуда приехали? Ты решил вернуться домой?

— Нет. Не задавай вопросов. Тебе ведь нужно бежать, так какая разница, куда? Просто будешь моей спутницей с полнейшим отсутствием слуха и продолжавшей раздражать своим пением мои истерзанные уши.

— Ах, вот как мы заговорили, — она угрожающе машет пальцем около моего лица, и я слышу, как открывается бардачок, а на её колени вываливаются кассеты. — Сегодня в нашей программе что-то… не могу прочитать, — она запинается и неловко кашляет.

— Что? Читать разучилась?

— Ещё слово, и я тебе врежу, — предупреждающе говорит она и всовывает кассету, нажав на плэй.

Наша перепалка напоминает ссору маленького ребёнка и его старшего брата, который в разы больше и умнее его. Я смеюсь, представив маленькую, испуганную Сэм в памперсе. Но эту сцену в моих мыслях прерывает музыка, которая ласково погладила мои уши. Я не могу не спросить:

— Кто поёт?

— Смитс. Известная группа, Кью, ты что?! — ужасается она скорее наигранно, нежели на самом деле.

Мы с ней обе делаем вид, будто ничего не произошло. Словно мой приступ не пытался убить нас обоих.

Смитс. Смитс. Я пробую это слово на вкус, произнося его про себя снова и снова. Где-то я уже слышал название этой группы, наверняка. Не могу вспомнить, где именно. Нат не слушает музыку, Ари ещё не доросла до подобных вещей, а Рэджи слушает не музыку, а нелепые диалоги в начале порно. Хотя, он, скорее всего, их проматывает. Нет, у друзей я этого названия точно не мог услышать. Может, Джуди включала эту песню в наушниках? Да, может быть.