С того дня для девочки началось так называемое «просвещение». Когда она присоединилась к группе детей, те заканчивали заучивание молитв и гимнов. Магрос велел Умфи самостоятельно вызубрить хотя бы часть из них, чтобы не быть совсем уж пустой, как он выражался.

– Вскоре мы приступим к более сложным знаниям, - крутя головой в разные стороны, обещал Магрос. – От молитв и гимнов мы переходим к историям о создании мира и ухода Терпящей.

Со стороны детей повеяло оживлением. Всего их было около тринадцати, включая Умфи. Некоторые жили в приюте вместе с ней. Приютские девочки были на вид совершенно невзрачными. На их фоне дети из семей выглядели более заметными. У первой девочки была ямочка на подбородке, и она казалась самой испуганной из всех. Другие две были сёстрами. Они носили одинаковые платья, и у них были похожие длинные волосы, заплетённые в косы, только у одной они напоминали засыхающие колосья, а у второй оттенком могли потягаться с коркой запечённого хлеба. Ещё одна малышка, приводимая мамой за ручку, выглядела так, будто у неё непреходящее несварение. Она чаще остальных пропускала посещение из-за слабого здоровья. Остальные мало чем выделялись и в воспоминаниях Умфи сливались в серую массу лиц.

Мальчиков было семеро, но выделялись из них лишь несколько. Самому старшему недавно исполнилось одиннадцать. На его носу сидели очки с круглой оправой. Мальчик всегда внимательно слушал Маргоса, не сводя с него серых глаз, а иногда его нижняя губа начинала забавно подрагивать, как будто он пытался мысленно повторять за настоятелем, но слова сами рвались наружу и толкались возле зубов.

Второго – и он был единственным, чьё имя врезалось в память Умфи, - звали Ланмон. Он был тощим курносым пареньком семи или восьми лет, сутулым и неусидчивым. Ему всегда было трудно дотерпеть до конца очередного чтения проповедей или религиозных историй Магроса. Не потому, что мальчик совсем уж не испытывал интереса. Просто он был таким ребёнком, которого переполняла энергия и желание выплеснуть её на подвижные игры, а его заставляли два часа сидеть на месте, слушая высокий противный голос настоятеля.

Самому младшему мальчику едва исполнилось шесть, и выглядел он совсем крошечным. Неясно, зачем такое дитя заставлять насильно внимать религиозным историям. Ребёнок зачастую их даже не слушал, крутился, смотрел по сторонам в поисках развлечений и часто получал подзатыльники от Магроса. А иногда, когда он совсем не высыпался, впадал в сон прямо во время чтения, принимая нравоучительную проповедь за убаюкивающую сказку. Тогда настоятель бил его по плечам длинной деревянной палкой, которой доставал свечи с самых высоких подставок.

Несколько томительных дней Магрос медленно и монотонно подходил к самой важной истории в жизни каждого верующего - о создании мира. Когда же он приступил-таки к рассказу, Умфи открыла для себя, что часть этой легенды она уже слышала от отца.

– Наш Мир – это Часы. Клепсидра, - настоятель отчётливо выговаривал каждое слово, игнорируя процесс редукции, что придавало его фразам одновременно глупый южный акцент и мистическое звучание. – Терпящая, наша милостивая Богиня, страдала от одиночества и неспособности поделиться своей безграничной материнской любовью. И Она создала Клепсидру, населив этот мир всевозможными существами: животными, рыбами, птицами, насекомыми, людьми. Она сделала это не за день, не за месяц и даже не за год. Работа над нашим миром отняла у Неё сто двадцать пять лет. Запомните это число. Сто двадцать пять или пять в кубе.

Далёкие от мира цифр и сложных вычислений дети восхищёно выдохнули, узрев в озвученном числе таинственную прелесть. Магрос ещё больше сжал и без того едва заметные губы и пошелестел страницами книги. Он, привыкший к большему количеству прихожан, крутился на месте, хотя дети садились строго перед ним, что избавляло его от необходимости поворачиваться в разные стороны.

– Но эта попытка отняла у Терпящей почти все силы. – Продолжал настоятель.

– У Неё заболела голова? – наивно спросил какой-то мальчик.

– Что ты сказал?

– Просто… - замялся ребёнок. – Когда мой папа просит маму порадовать его, она часто отвечает, что у неё нет сил и болит голова.

– Не перебивай меня своими глупыми замечаниями! – грозно прикрикнул Магрос, раздувая ноздри. Умфи увидела, что некоторые дети вжали головы в плечи, и на всякий случай задержала дыхание, как делали герои читаемых ею сказок. – Терпящая сильно ослабела. Она… если вам так угодно, заболела. Но работа была не окончена, и тогда Она попросила трёх самых первых и сильных жителей Клепсидры помочь Ей с обустройством нового мира.

Кашель едва не задохнувшейся Умфи отвлёк настоятеля, и мужчина недовольно сдвинул брови. Для него не имело значения, что его слушатели – дети. Они были в первую очередь прихожанами, то есть людьми, пришедшими слушать его без передыха и с самоотдачей. Потому настоятель даже не менял высокий стиль речи, не заботясь, поймёт ли подрастающее поколение его заумные речи или нет. Порой Магрос приходил в бешенство, если кто-то из детей в силу своей неусидчивости перебивал его или нетерпеливо ёрзал на лавке. В этот раз, правда, настоятель был так поглощён предстоящим драматизмом истории, что тут же забыл о шуме.

– Трое первых людей согласились помочь Ей. Но их сердца разъедала зависть и злоба, а потому они едва не погубили то, что Она взрастила с такими жертвами. Опечаленная предательством, Она покинула мир и поселилась на самом его краю, терпеливо ожидая, когда мы, неблагодарное человечество, достигнем того уровня развития, которое Она изначально вселяла в нас, но которое было утрачено из-за предательства самых гадких представителей нашего рода.

Дети пытались угнаться за смыслом и напряжённо молчали. Одна лишь Умфи прорезала тишину своим тоненьким голоском: