Но Вася не слышала. Она слышала только дыхание кобылицы. Она шла рядом с

лошадью, пока та билась с веревкой, и говорила. В основном, чушь: похвалу, слова любви,

которые могла вспомнить. И она слушала лошадь.

«Прочь, – думала кобылка, только это она могла передать головой, ушами и

дрожащими ногами. – Прочь. Нужно бежать. Я хочу других, хорошую траву и тишину.

Бежать».

Вася слушала лошадь и надеялась, что не поступила ужасно глупо.

* * *

Он был язычником, но русские любили представления, и Челубей это устроил. Если

кто–то в толпе кричал похвалу, он изящно кланялся, взмахивая рукой с камнями. Если

кто–то насмехался, скрытый в толпе, он отвечал ревом, и толпа смеялась.

Они шли к большой площади, и всадники Челубея начали освобождать место.

Торговцы ругались, но все было готово, и лошади татар замерли, размахивая хвостами,

погрузившись копытами в снег, удерживая толпу.

Челубей сообщил об условиях сделки на русском с акцентом. И тут же, несмотря на

присутствие стражи, начали делаться ставки среди зевак, дети забирались на прилавки,

чтобы видеть. Вася стояла с перепуганной лошадью посреди нового круга.

Касьян стоял перед толпой. Он выглядел и недовольно, и заинтриговано, но при этом

явно усиленно размышлял. Толпа становилась больше и громче, но Вася видела только

лошадь.

– Идем, девица, – сказала она на языке лошади. – Я не наврежу.

Кобылка застыла и не отвечала.

Вася смотрела, дышала, а потом, несмотря на риск, под взглядами всех глаз на

площади, подошла и сняла веревку с головы лошади.

Потрясение прокатилось по толпе.

Кобылка замерла на миг, испуганная, как и зрители, и Вася прошипела:

– Так иди! Убегай!

Подгонять не требовалось, лошадь бросилась к одной лошади на краю, к другой, она

поворачивалась и бежала. Если она пыталась остановить, Вася гнала ее. Конечно, чтобы

кататься, лошадь должна слушаться, и сейчас она должна была слушаться приказа бежать.

«Убирайся», – у приказа было другое значение. Когда жеребенок не слушался,

любимая Мышь, кобылица из Лесной земли, выгоняла юнца на время из табуна. Она

сделала так один раз и с Васей, к недовольству девушки. Это было худшее наказание для

молодой лошади, ведь табун был жизнью.

И Вася вела себя с этой кобылкой как мать, как старая мудрая кобылица. И кобылка

уже задумывалась – Вася видела по ее ушам – понимало ли ее двуногое создание. Если да,

что она не была одна.

Толпа вокруг притихла.

Вася замерла, и кобылица остановилась в тот же миг.

Толпа вздохнула. Кобылица смотрела на Васю.

«Кто ты? Я не хочу быть одна, – сказала лошадь. – Я боюсь. Я не хочу быть одна».

«Тогда иди, – сказала Вася поворотом тела. – Иди ко мне, и ты никогда не будешь

одна».

Лошадь облизнула губы, насторожив уши. И, под тихие вскрики удивления, она

шагнула вперед, потом еще, третий и четвертый раз, пока ее нос не лег на плечо девушки.

Вася улыбнулась.

Она не слушала крики со всех сторон, а почесала бока кобылки, как делали лошади

друг другу.

«Ты пахнешь как лошадь», – кобылка неуверенно нюхала ее.

– К сожалению, – сказала Вася.

Девушка пошла. Кобылка следовала за ней, прижимая нос к плечу Васи. Сюда. Туда.

Разворот.

Стоп.

Кобылка остановилась вместе с Васей.

Обычно Вася остановилась бы на этом, дала бы лошади уйти, молчать и помнить,

что не нужно бояться. Но тут была сделка. Сколько у нее времени?

Люди смотрели, шепчась, она заметила непроницаемый взгляд Касьяна.

– Я заберусь тебе на спину, – сказала Вася лошади. – На минутку.

Лошадь была ошеломлена. Вася ждала.

Кобылица облизнула губы и опустила недовольно голову. Доверие было, но хрупкое.

Вася прижалась к ней телом, давая ощутить вес. Кобылица дрожала, но не двигалась.

Мысленно помолившись, Вася прыгнула как можно легче, закинула ногу и села на

спину кобылицы.

Лошадь привстала, а потом замерла, дрожа, направив с мольбой оба уха к Васе. Не то

движение – не то дыхание – и кобылица побежит, вся работа девушки будет напрасной.

Вася ничего не делала. Она потирала шею лошади. Шептала ей. Когда лошадь