— Ну что же ты, мой малыш. Продолжай, давай трахни меня, сделай приятное своей девочке.

Ферран занервничал, маленькие глазки встревоженно засуетились. Он попытался вернуть ситуацию, навалившись на меня и сдавив мое горло. Волосатые пальцы стискивают шею, дышать нечем, но я улыбаюсь. Сдохну, а улыбаться не перестану. Давай, давай «милый», я обожаю твои ласки.

Еще пара вялых толчков и все, спекся, садюга. Чувствую, как его поникшая плоть тыкается и не может войти. Ему нужна жертва, настоящая мука, а раздавить, убить меня он не решается. Я нужна ему живой. Кабан растерянно разжимает руку. Теперь уже я улыбаюсь по-настоящему, от всей души. Видеть изумленную рожу Кабана настоящее удовольствие.

— Ах ты, дрянь! — Ферран наконец-то понял, что происходит.

Сжатый кулак бьет меня в лицо. Я на таком адреналине, что ничего не чувствую, только вкус крови. Разбитые губы расплываются еще шире.

— Мне нравится, как мой малыш сердится. Ударь меня еще своим пухлым кулачком.

Ферран звереет, но не помогает даже вид крови, его член безнадежно висит и это бесит его еще больше. Теперь я наслаждаюсь ситуацией, его беспомощностью и растерянностью.

— Не мучайся, мой малыш, с кем не бывает. Ты еще отрахаешь свою девочку когда-нибудь потом. Если сможешь.

— Заткнись, дура. — Кабан вскакивает с постели.

— Мой малыш уже уходит. — Награждаю его лучезарной улыбкой моих опухших губ.

Получаю в ответ ненавидящий взгляд.

— Тварь!

Ферран натягивает штаны.

— Не отчаивайся, мой зайчик, может быть, у тебя получится в другой раз. — Я уже в открытую издеваюсь.

Он убил бы меня прямо сейчас, и только это вернуло бы его член к жизни, но он слишком расчетлив, а я нужна ему живой. Читаю в его глазах то, что недавно твердила себе — ничего, придет мое время, и ты за все ответишь.

Посмотрим, ублюдок, — мысленно отвечаю ему, — кто и за что ответит.

Кабан, наконец, смог попасть в сапоги и рванул на себя дверь.

— Приходи еще, милый, я буду ждать. — Хохочу безумным, истерическим смехом ему в спину.

Ферран в таком бешенстве, что молча пролетает мимо Веронеи, не сказав ни слова, а та проводив его удивленным взглядом, оборачивается ко мне.

Ну что, кричат мои глаза, и это твой кумир, это настоящий рыцарь.

Я сижу на кровати, уперевшись руками в перину, с разбитым лицом, вся в крови, и абсолютно счастлива. Не чувствую ни боли, ни страха. Я победила эту тварь, и пусть все катится к черту.

Моя «дуэнья» заходит в спальню и осматривает поле битвы. Провожу взглядом вслед за ней, комната разгромлена, повсюду поломанная мебель и кровь, надо понимать моя. Веронея поворачивается в мою сторону, удивление по-прежнему огромными буквами написано у нее на лице, но теперь в ее взгляде ловлю что-то новое, уважение что ли.

Кажется, моя маленькая победа уже приносит свои первые плоды, с этой мыслью падаю лицом в мятые простыни.

Твердые пальцы щупают пульс у меня на шее. Я в сознании, но не в силах даже открыть глаза. Слабость во всех членах и боль. Жуткая боль в каждой клеточке моего тела.

Чьи-то руки заботливо заворачивают меня в покрывало и поднимают как ребенка. Мое тело помнит эти руки, только теперь они несут меня бережно, а не как в прошлый раз, зажав под мышкой словно мопса.

Куда она меня тащит? Думаю об этом, как о чем-то далеком и неважном. Мне тепло и уютно у нее на руках, оказывается, грозные клешни могут быть мягкими и заботливыми.

Руки кладут меня на жесткую, узкую койку и переворачивают на живот. Прохладная мазь толстым слоем ложится на мои рубцы. Боль чуточку стихает. Слышу, что-то размешивают в кружке, затем руки бережно, но твердо открывают мне рот и вливают в меня теплую горьковатую жидкость. Еще немного и боль начала отступать, а голова заполняться густым наркотическим туманом.

— Хватит валяться, просыпайся. — Варга бесцеремонно ломится в мой сон.

Я не хочу просыпаться, не хочу возвращаться в эту жуткую, беспощадную реальность.

— Что тебе надо? Отстань от меня.

— Ты спишь слишком долго. Я опасаюсь за тебя.

— За себя опасайся, со мной все в порядке, если не считать паразита в моей голове, мешающего мне спать.

— Лера, не ври себе, ты давно уже выспалась. Просто ты боишься. Это синдром нового дня и новой борьбы, ты боишься повторения того безумного эмоционального напряжения. Твоя воля прогнулась. Соберись.

— Сам ты прогнулся. — Упираюсь из принципа, хотя, наверное, он прав, еще раз подобного я не выдержу, и мой организм это знает. Инстинкт самосохранения, он не пускает меня в жизнь, для того, чтобы сберечь.