Валера и Виктор, видя его посеревшее лицо, старались во всем ему угодить и не досаждать вопросами. Они позавтракали вместе со всеми и в девять поехали за старой четырехдверной "Нивой". Через полчаса встречная машина заморгала фарами, а из окна высунулась рука, требуя остановиться. Водитель "Нивы" и Виктор вышли и долго разговаривали с водителем "Ниссана". Вернувшийся Виктор не сразу смог рассказать, что в километрах десяти впереди подорвалась на заложенной этой ночью мине легковушка с семьей, уезжавшей в Россию.

– Он предупредил меня, чтобы мы как новички, ни в коем случае не выезжали на обочину дороги рядом с местом подрыва. Там тоже могут быть мины.

Доехать бы, подумал Андрей. А Валера был более оптимистичен:

– Все, блин, перестраиваемся на военный лад. Я уже рвусь в бой.

Виктор молчал, лишь ходили скулы. Совсем скоро они увидели впереди несколько машин, в том числе слева метрах в трех от дороги опрокинувшуюся синюю легковушку. На траве лежали два женских тела. Подойдя поближе вместе со всеми подъехавшими, Андрей увидел на заднем сиденье джипа живого мальчика лет пяти. На лице и на голубоватой курточке темнела засохшая кровь. Рука его была забинтована, а ногу перевязывала женщина. Из разговора Андрей узнал, что покойницы приходились мальчику мамой и бабушкой из Рязани, приехавшей забрать дочь и внука. И сама осталась здесь. А что будет с внуком, никто не знал. Таких сейчас в Донецке тысячи.

Приехавшие с ребятами ополченцы - пограничники как представители власти остались, чтобы дождаться "Скорой", а ребятам предложили поехать вслед за подошедшим автобусом из Ростова, шедшим в Донецк. Им они посоветовали в Иловайске свернуть в сторону Енакиево, а там узнать, как проехать в свою деревню.

Ребята так и сделали. К дому деда они подъехали в начале первого. Андрей, наглядевшись в дороге на разрушенные дома, все равно был поражен увиденным в своей деревне. Многие дома он помнил и пытался представить их на месте развалин. Дом деда, как ни странно, был цел, не считая свежих выщербин от осколков на стенах. Навстречу ему вышли тетя Аня и ее девятнадцатилетняя дочь Галя. На тете был черный платок, а белокурые волосы Гали опоясывала широкая черная лента. За три года она подросла и, как показалось Андрею, похудела. Их плач разрывал ему душу. Справиться с собой ему помогли подошедшие ребята. Впятером они прошли в дом, где в гробу лежали закрытые белой простыней остатки от деда. Аня рассказала, что их собирали по всему двору. Удивительно, но голова оказалась совсем нетронутой осколками. Аня осторожно приоткрыла простыню, словно боялась разбудить отца, и сдвинула ее до подбородка. Глаза у деда были закрыты, но все равно было понятно, что он был сердит, скорее всего, из-за взрывов и хотел побыстрее увести бабушку в дом, а там в погреб.

– Ты тоже собирала остатки?
– зачем-то спросил тетю дрожащим голосом Андрей.

– Ты что?
– испугалась она.
– Я бы с ума сошла. Мы были у себя в Макеевке. Это сделали ребята - ополченцы. Немного застал Федя. Он-то видел смерть, но и то не мог участвовать. Я никогда не видела его таким подавленным. Он поклялся мне, что отомстит за папу и маму, когда еще не знал, что она тоже умерла.

– А Колька как, очень расстроился?

– Ой, не спрашивай. Хорошо, что он приезжал, когда папу уже собрали и положили в гроб. Ты же знаешь, как он любил маму. Помнишь, вы спорили, кого она больше любит, тебя или его?

Они тогда чуть не подрались. Бабушка, узнав, причину ссоры, сказала, что любит их одинаково, но Андрюшку ей больше жалко, так как он сирота и худенький.

Коля, Анин сын, был старше Андрея на три года, на голову выше и на тридцать килограмм тяжелее. Но, выглядя богатырем по сравнению с Андреем, он ни разу не смог повалить его в борьбе, потому что тот, как угорь, всегда выскальзывал из его объятий.

От горестных мук Андрея отвлек сигнал машины. Тетя отодвинула закрывавшую выбитое стекло газету и сказала, что привезли бабушку. Вошедший в дом Николай обнял, приподняв, Андрея и спросил, скривив губы:

– Теперь из-за бабушки драться не будем?

Смахнув слезу, он рассказал, что у отца прорываются укры, и идет бой. Про похороны завтра тот помнил и обещал обязательно приехать. Андрей с ребятами помог Коле внести в дом гроб с бабушкой и поставить рядом с мужем. Аня, плача, спустилась в погреб и подала ведро с ногами. Одна была срезана, как ножом, а другая раздроблена.

– Вы все выйдете, - сказала она ребятам и сыну.
– Мы сами здесь все сделаем.

Андрей заметил стоявших у двери двух старушек, в одной из которых узнал бабу Олю, Васькину бабушку. Дородная с когда-то властным взглядом, она уменьшилась в росте, а глаза потускнели, но в целом мало изменилась, а вторую, маленькую сморщенную старушонку он не узнал. Поздоровавшись с ними, он увел ребят на улицу и повел по деревне, когда-то бывшей рабочим поселком при машинном заводе. Завод после развала СССР и отделения Украины от России был разграблен, а корпуса разобрали жители поселка и близлежащих деревень на хозяйственные нужды, а поселок превратился в небольшую заброшенную деревню. Картина, представшая перед ребятами, была ужасающей. Почему-то все дома, жильцов которых Андрей помнил и где бывал, были разрушены. Дом Васькиной бабушки, самый большой на улице, был разрушен наполовину, но двор был ухожен, почти, как прежде, что говорило о том, что баба Оля здесь жила. Снаряд угодил прямо в спальню ее сына с женой. Надя, Васькина сестра, спала в соседней комнате и умерла от ран. Васька, окруженный украми под Дебальцево, пытавшими взять его живым, подпустил их поближе и взорвал вместе с собой. Как-то он повел Андрея с собой воровать яблоки в Садовки, соседнюю перпендикулярную улицу. Едва они взобрались на две яблони, как вдруг Васька крикнул "Атас!". Андрей спрыгнул, зацепился за сук и оказался в чьих-то руках. Бить его сразу не стали, а вывели на улицу. Светила фонарем луна, кто-то сказал:

– А, москвич. Второй кто-то из наших.

Васька оказался рядом с Андреем, словно спрыгнул луны.

– Это я его привел, лупите меня.

– Врет он, - облизав губы, возразил, как можно, бодрее Андрей.
– Меня бейте.

Их было трое, и они были призывного возраста. Все трое засмеялись.

– Гляди, какой храбрый. Гляди, не откинь копытки.

– Копыта у лошадей. А он даже не жеребенок - цыплок. Таких не бьют - щипят.

Кто его ударил, Андрей не видел. Кто-то сбоку. Очнулся он, идя под руку с Васькой. Боли не было, лишь немного тянуло щеку. Он потрогал ее рукой, ему показалось, что она была надута, как мяч.

– А тебя били?- спросил он, но услышал лишь а-йе-и.

– Не, не стали, - догадался Васька.
– Да и тебя Митька только один раз вдарил и то не кулаком, а шлепнул тылом ладони. Он здоровый бык. Если бы вдарил в силу, убил бы, на хрен, на смерть. Но ты молоток, даже не упал. Только голову уронил. Я тебя домов пять вел без памяти. Больно?

– Не, только голова, какая-то, как не моя.

Дома дед сразу заметил:

– Это кто тебя так?

– Никто. С Васькой яблоки в Садовках тырили, а собака залаяла. Я спрыгнул и вдарился.