– Эх, атаман, ты все шутишь! – заметил ему Осип, выбивая об пол пепел из трубочки, и поглядел на своего атамана.

Тот продолжал сновать из угла в угол небольшой комнатки; лицо его было серьёзно, грудь колыхалась, глаза сверкали огнём. Осип давно уже не видал его таким свирепым и после непродолжительной паузы сказал:

– Да ты за что же на меня сердишься?

– На тебя за что сердиться? А мне досадно, что по моему не выходит. Ты знаешь ли, что я сам люблю Степаниду? – ударяя рукою себя в грудь, проговорил Чуркин.

– Вон оно что, а я почём знал? Если любишь, дело другое. А Ирина Ефимовна разве противна стала тебе? Она – баба, кажись, первый сорт.

– Молчи ты, не досаждай мне.

В сенях послышались чьи-то шаги; Осип вышел и увидал возвращавшегося приказчика, который спросил у каторжника:

– Где Наум Куприяныч?

– У себе в светлице.

Приказчик направился к разбойнику, а Осип пошёл на двор поглядеть лошадку. Чуркин встретил приказчика, уперев руки в боки, и сказал ему:

– Ну что? виделся с ней?

– Да, виделся, – отвечал тот с сияющим от радости лицом.

– На чем порешили?

– Сказала, что кроме меня ни за кого не пойдёт.

– Отлично, значит, наше дело в шляпе.

Приказчик бросился было целовать разбойника, но тот отстранил его, и произнёс:

– Ты погоди, поцеловаться ещё успеем, а скажи мне, где ты с нею повстречался?

– За воротами. Как вышла она, так я сам не знал, что со мною делается… Обнял её, прижал к себе, и так крепко поцеловались мы, что и теперь ещё, губы горят. Ну, вестимо, поговорили, а тут проклятая собака выскочила со двора и начала лаять на меня. Степанида не знала, что делать: «Услышат, говорит, выйдут, застанут нас, ну, и беда». На дворе послышался голос старухи, она звала Степаниду, та и убежала, а на прощанье сказала: «Твоя, говорит, или ничья». Вот и всё тут.

Речь приказчика Чуркин выслушал, понуря голову, и только покручивал свои усики.

– Мало же вы с ней побеседовали, – произнёс он, уставив свои большие, чёрные огневые глаза на приказчика.

– Собака помешала, Наум Куприяныч, мне и самому на то досадно.

– Что ж теперь нам делать нужно?

– Не знаю, я просто голову потерял от радости, обсуди сам, – ты опытнее меня, и посоветуй, а о магарычах не сумневайся: вот тебе ещё две Катюхи, научи только, как мне ею завладеть, – вынимая из бумажника две радужных и, подавая их разбойнику, сказал простодушный паренёк.

Чуркин взял кредитки и смял их в руке. Приказчик заметил это и сказал:

– Наум Куприяныч, ты не обессудь на этом, если мало, – добавлю, теперь со мной больше нет, до другого раза подожди.

– Не в том дело, – сказал разбойник, стараясь успокоиться от взволновавшего его рассказа о свидании. – Я смекаю, как нам покончить с этою музыкой. Пойдём в избу, да посоветуемся с Ириной Ефимовной, она хотя и баба, но в таких переплётах бывала.

– Вишь ты, значит, и вы с ней женились с препятствиями? – полюбопытствовал молодец.

– Всего было, только она о том помалкивает, – выходя из светлицы, врал разбойник.

Ирина Ефимовна укладывала ребятишек на сон грядущий; услыхав шаги вошедших в избу, она окликнула:

– Кто тут?

– Мы, – ответил Чуркин, – поди к нам, дело есть, – прибавил он.

– Сейчас, только пострелят уложу, неугомонные какие-то вышли, никак их не уложишь, – слышался её голос из-за перегородки.

Приказчик уселся на лавку, а Чуркин подошёл к окну и начал барабанить по стеклу пальцами. На душе у него было нечисто: он возненавидел приказчика, как злейшего своего соперника, и порешил покончить его сватовство за Степаниду чем-нибудь недобрым. Он быстро отвернулся от окна, подошёл к приказчику и, ударив его рукою по плечу, сказал:

– Не кручинься, молодчик, все обделаем, потерпи маленько, хорошее скоро не совершается.

– Я, Наум Куприяныч, на всё теперь согласен.

Вышла Ирина Ефимовна, в дверях показался и Осип, но Чуркин сказал ему:

– Ступай в светлицу, тут тебе делать нечего.

Дверь захлопнулась.

– Ну, рассказывай, виделся, что ли, с нею или нет? – спросила хитрая бабёнка у приказчика.

– Виделся, Ирина Ефимовна, только на долго ли? О чем нужно было, переговорили с нею, – отвечал тот и передал все подробности.

– За чем же теперь дело?

– Сама знаешь, обвенчаться надо, а как это сделать, ты уж посоветуй.

– Какая я советница в таком деле, сам уж об этом хлопочи, ваше дело мужицкое.

– Нет, мы уж с Наумом Куприянычем, так решили, чтобы от тебя слова выслушать.

– Я, право, ничего сказать не могу.

– Что-нибудь скажи, как поступить с Степанидой? Увезти, что ли, её нужно? – с лукавой улыбкой обратился, разбойник к своей жене.

– Как же иначе? Так её не возьмёшь: кузнец не отдаст.