Мальчишка продолжал идти. Под ногами вдруг оказалось привычное полотно дороги; а странная глухая тьма вокруг, в которую расступились стены, очевидно, ничто иное как «игхорг» – только завеса-призрак стоит не рядом, а метрах в десяти-двенадцати, отражая оттуда рассеянный свет факела. Наверху – черная пустота, в которой канет огонь; точь-в-точь как «игхорг»-туннель вдоль реки, только вместо реки – дорога.

Всю эту дорогу Марка не покидало «ощущение дежавю» – ему сильно казалось, что во всем происходящем присутствует некий уже «пройденный» элемент (полотно дороги и туман, разумеется, не в счет). Он шел как автомат, за этим мальчишкой (тот продолжал регулярно оглядываться), и пытался как-то рассортировать сонные изможденные мысли. Вдруг, когда новый провожатый обернулся в очередной раз, в голове ярко вспыхнула мысль — этот очередной знакомец — тот самый подросток что швырял в него камнем там, у реки, перед мостом, когда исчез Гессех.

Марк рванулся, догнал мальчишку, схватил за плечо, повернул.

– - Блин! – воскликнул он, забыв о предостережении молчать. – Так это ты, только чистый! Ведхесс таахейнгет? Блин, откуда ты взялся, здесь? Нет, это какой-то заговор, и я в его эпицентре!

– Ломдеххейммде! – повторил «ведхесс таахейнгет», снова прищурив правый глаз, снова втянув голову в плечи, и снова приложил палец к губам. Затем отвернулся и продолжил шаг.

– Кхи нейддве Марк, – сказал Марк вполголоса, шагая рядом. – А тебя как нейддве? Или нейдд-что-там? И как ты здесь оказался, все-таки? И ты чей – этих Лейнгергов, или чей?

– Лейнгергех-ре ведхеде, – мальчишка обернулся и указал назад, в глухую плотную тьму.

– Я это уже слышал, кажется. И даже как раз от тебя, кажется. И что?

– Эйн тахенгсе Эммертейгеэссест-не.

– Лейнгерг, Ддейхерг-Кайлиссарг, теперь еще этот Эммертей, что там дальше... Если считать, что меня пытаются украсть в третий раз, то получается, что у вас тут каждый сам за себя. И даже союзников не бывает?

– Не бывает, – отозвался мальчишка опять же без какого-либо акцента, однако «б» все-таки произнес не чисто, как-то полуглухо-полунеясно.

– Я просто очень сильно устал, – хмыкнул Марк. – А иначе я бы тебя здесь укопал. И не посмотрел бы, что малолетка. Я реально начинаю подозревать, что вы знаете мой язык. И что понимаете все до последнего слова, а я тут один как болонка, бегаю на поводках и тявкаю, вам на потеху.

Он почти ожидал, что мальчишка отзовется «тявкаю», но тот ничего не сказал, а продолжал расталкивать тьму своим тусклым факелом. И вдруг эта тьма расступилась; завеса-призрак, которая тянулась стеной прозрачно мерцающего факельного огня, разошлась. Они вышли на очередной простор предгорий – влево, вперед, и вправо простиралось залитое светом звезд плоскохолмье, слева и справа очерченное по горизонту пунктиром сверкающих пиков. Впереди горы закончились; море перевернутых плоских чаш простиралось до горизонта и растворялось в «звездной пыли».

Мальчишка погасил факел. В сверкающей смеси звезд и искристых цепочек кряжей проявились знакомые очертания башенки перекрестка. Перекресток оказался не обычный «крестовой», а «т-образный» – дорога по которой они пришли упиралась в перпендикулярную и заканчивалась. Марк дошел до «эйргедда», обернулся. Очередной вид каких он еще не видел – «игхорг» отрезает половину подзвездного мира ровной стеной, действительно будто обрезан гигантским ножом; высотой стена была этажей десять-двенадцать (как представлялось с такого расстояния в таких условиях освещения), в длину – от горизонта до горизонта.

– Эммертейгеммсе, – мальчишка обвел рукой дугу, по «чистой» от тумана половине мира. – Не эйнехх гардеххеммде-каа, – указал направо (на север? или куда теперь? Марк реально запутался; он очень устал, голова не соображала; хотелось, наконец, упасть и уснуть).

– Как тебя зовут, ты мне скажешь или нет? Только давай без этих ваших собачек, – он потер глаза. – Не надо повторять «или нет». За такие шутки в зубах часто появляются промежутки.

– Таахейнгес!

– Господи, прости, но я ведь его убью сейчас. Я-то, дурак, думал, что хотя бы это уже закончилось.

На перекрестке он рухнул на полотно и прислонился плечом к стойке параллелепипеда. Мальчишка тотчас наклонился, ущипнул за рукав рубашки и потянул.

– Дай отдохнуть, гад!

– Тахеэххейммде!

– Что-то новое, если не ошибаюсь. Какой-то «ээх» вдруг.

Тут вдруг Марк понял, прочувствовал, осознал – как ему все это осточертело. Эта бесконечная дорога, этот бесконечный туман, эта бесконечная погоня, все эти сверкающие шары, все эти чудаковатые идиоты, вся эта всякая хрень которая тут есть вообще, даже все это вечно ясное небо и вечно ласковый день – весь этот непонятный сверкающе-совершенный мир, от неоднозначности совершенства которого уже начинаешь сходить с ума.

– Да пошел ты нафиг, – сказал он со злостью – какой от себя даже не ожидал. – Не хочу никуда идти. Сейчас передохну и пойду искать какую-нибудь жратву. Насобираю каких-нибудь ягод, корешков надергаю. У вас даже деревьев нет – как вы вообще тут живете, убогие? Иди в дупу со своим «трах». Понял?

– Ххисесттехт, ри Эйнгхенне ттейхеййег, ттайргесост, – сказал мальчишка очень серьезно.

– Твою мать! – Марк рассвирепел так, что, несмотря на полную бесчувственность ног, вскочил. – И ты, сволочь, туда же?! Нет, господи, ты меня все-таки извини, но я его сейчас действительно грохну. Теперь вы меня этим «Эйнгхенне» будете троллить и шантажировать, так? Думаете, я без вас тут не выживу, в этом вашем дурдоме, так? Выживу. Я – попаданец, а попаданцы выживали еще не в таких условиях. Некоторые попадали прямиком в жопу к дракону, и даже там приходили к успеху и перетрахивали всех принцесс. Ознакомься с литературой... Так что забирайте свой сраный ттайргес и оставьте меня в покое.