– Красивая магия, – прозвучал в тишине мужской голос.

Кайден оглянулся через плечо. Рядом стоял профессор Солнцев, научный руководитель Валерии.

– Да, действительно впечатляет.

Прикoснувшись к артефакту, темный маг вернул крышку на место. Бабочки исчезли,и в воздухе искрами затухла мерцающая пудра.

– Удивительно талантливая девочка, – вздохнул Солнцев.
– Я говорю об авторе шкатулки. Она рассказывала, что училась на среднем курсе лицея,когда создала вещицу в подарок матери. Ни однoй сложной руны, только академические. сли бы не запрет на рабочие лицензии, мне бы не посчастливилось стать наставником для Валерии Уваровой, потому что она уже один из лучших артефакторов Тевета. Знаете, прoйдет лет десять, и за ней никто не угонится. Такие диктуют миру, как правильно создавать магию.

– Для чего вы мне это рассказываете?
– не удержался Кайден.

– Слышал, что вы не нашли общего языка, профессор Вудс, - пояснил преподаватель. – Она совсем девчонка, а вы взрослый состоявшийся мужчина – учитель. Я прошу вас о терпении. Как любой увлеченный ремеслом человек, Валерия бывает немного резка с внешним миром.

Кайден скрыл улыбку. На лекциях Лера набрасывалась на него, словно дикая кошка. Сидела на заднем ряду, и он чувствовал, как примерялась, чтобы вцепиться в горло.

– Я постараюсь, - пообещал он. – Считаете девушку гением?

– Убежден, - без насмешки ивнул Солнцев.
– Только гений способен создать высшую магию с помощью академических рун. Никто на это неспособен, а она умеет. И считает, что так умеют абсолютно все. Я не развеиваю это прекрасное заблуждение, чтобы не возгордилась…»

Кайден прикоснулся пальцем к крышке,и синие бабочки, топорно повторенные абрисскими умельцами, исчезли.

– Что скажете?
– с хитрецой вопросил торговец.

– Что девушка, создавшая оригинал, упала бы в обморок от вольной трактовки ее магии.

Чтобы добрый челoвек не обижался, Кайден все-таки купил пару магических перьев, артефакторное стило (правда, на кой черт) и пару световых камней на тот случай, если вдруг ей будет темно читать в его покоях. А когда передал камердинеру свертки и уже хотел усесться в экипаж, то в лавке готового платья увидел темно-синий женский наряд.

Платье, в котором она выглядела прекрасно.

В дверях столовой меня ждал паладин, высокий, совсем молоденький парень. На его шее из-под воротничка высовывался край сложной руны. Нечто плавное. Скорее всего, «скорость».

– Госпожа артефактор, Глава клана приглашает вас на утреннюю трапезу, – вымолвил он, разглядывая меня с беззастенчивым любопытством. Нескромные леггинсы, конечно, исчезли, и их место заменили штаны пошире, но мысли о неприлично облегающих портках, похоже, дo сих пор будоражили воображение мужчин в замке.

Несмотря на то, что я уже успела запихнуть в себя яичную болтанку и выпить стакан кипятка, возможности от второго завтрака отказаться не было. Дурак бы догадался, что Огаст давал понять, кто в доме хозяин.

– Ведите, – вздохнула я.

Меня проводили в соседнее крыло на третий этаж, где располагались личные покои Главы клана и его приближенных. Обстановка в анфиладе гостиных отличалась кричащей роскошью: шелк на стенах, дорогая мебель с резными ножками и ворсистые ковры. Из огромных окон открывался потрясающий вид на долину с рогатыми горными пиками на горизонте.

Когда передо мной открыли двери в столовую, то оказалось, что за длинным сервированным столом находилось не меньше десятка человек. Слава Светлым духам, среди них были женщины. Барнаби тоже не забыли пригласить. С зеленоватым лицом он изучал еду у себя в тарелке и будто бы пытался справиться с подкатывающей тошнотой.

– Госпожа Харрис! – громко, церемониально, словно на приеме у теветского короля, объявил камердинер.

– Лерой! – гаст не поднялся со своего места. – Проходи, девочка.

Я ненавидела оказываться в центре внимания. Чувствуя себя страшно неуклюжей, словно руки и ноги перестали слушаться, под шепотки абрисской знати, явно не привыкшей есть в столь ранний час, как обычная челядь, прошла к указанному месту.

– Доброe утро, - поприветствовала я, с омфортом усаживаясь на отодвинутый лакеем стул.

– Угощайся, – указал Огаст на ломившийся от вкусностей стол. Хотя он изображал из себя хлебосольного хозяина, взгляд оставался ледяным и пронизывающим.