Вернув куклу на кровать, Кассия надела камизу и открыла сундук. Пальцы случайно коснулись черного парчового платья, в котором она как дура проходила весь позавчерашний день. Никакого пира и игры на мандолине, конечно же, не было. Фергус не пришел. Даже весточки не прислал. Вчера ей лично пришлось отправить к нему человека с требованием явиться при первой удобной возможности, но громила и тогда не явился.

Выбрав серое платье с черными буфами на плечах, она готова была позвать фрейлину, чтобы та помогла ей со шнуровкой, но взгляд вновь обратился к кукле. Сущее наказание видеть ее здесь каждый год в этот день. Ей бы следовало обо всем забыть, оставить позади крестьянское прошлое.

Взяв с постели плетеную игрушку, Кассия сильнее втянула запах конопли. За одиннадцать лет он ничуть не изменился, с тех самых пор как она смастерила первую такую куклу для своей младшей сестры Белль.

— Четыреста сорок второй. Трое ушли на покой. Одна родилась — не пригодилась, — нараспев произнесла она первые куплеты придуманной давным-давно песенки.

Год рождения Белль запомнился всем жителям острова. В то лет лето скончались сразу два самых влиятельных человека на Миркхолде — барон Роберт и аббат Торгрим. Ее мать — крестьянка Тиссель — последовала за ними в конце третьего летнего месяца. Звездной ночью, лежа в амбаре, она кричала до хрипоты, умоляя Нисмасса прекратить мучения. В итоге пламенный владыка сжалился над ней. Тиссель умерла после родов, успев между глотками вина и стонами дать ребенку имя. Отец, больше всего на свете любивший жену и выпивку, лишившись одного удовольствия, всецело отдался другому. Так забота о новорожденной легла на плечи наивной четырнадцатилетней крестьянки, какой она была в те годы.

Невозможно вообразить, сколько мук ей пришлось натерпеться. Каких только бранных слов от нее не услышали крестьяне. Визжащий сверток все время дергался, испражнялся и вонял, словно детеныш стервятника, пожираемый глистами. Она таскала его повсюду, даже когда работала на огородах, но и там обстоятельства вынуждали трудиться в один глаз, следя за тем, чтобы дитя не утащили землегрызы.

Мучениям пришел конец только через два года. Белль научилась свободно ходить и понимала многие слова, став чем-то вроде ручной зверушки. Пока пьяный отец махал топором на лесоповале, Кассия приобщала сестру к общинному быту. Белль запоминала быстро и даже порывалась ей помогать, когда нужно было выполоть сорняки или набрать на пилораме щепок для очага. В тот же время у нее появился воображаемый друг; некто по имени Морил. С ее слов это был простуженный мальчик, с которым та познакомилась в лесу. Кассия слышала о таких странностях, но никогда не сталкивалась с ними сама. Старые люди в таких случаях говорили, что одинокие дети находят себе друзей среди мертвых, а точнее духов; ведь если собеседника не видно, то он, по определению, не может быть живым. Набожные крестьяне, напротив, утверждали, что одиночки чаще становятся одержимы злом, поскольку слова в пустоту считались признаком безумия, если только это не слова молитвы.

Кассия не верила ни тем, ни другим. Белль и впрямь была одинока, как и она сама когда-то. С Морилом сестра играла и разговаривала, словно с живым. В этом не было ничего плохого. Однако чтобы остальных крестьян такие беседы с воздухом не пугали, она стала плести для нее кукол, объяснив, что с вымышленным другом придется общаться через них.

Так прошел еще один год. Они жили в согласии, работая от рассвета до заката, а затем гром, как это водится, ударил внезапно и по всем сразу. В середине зимы отец пришел с лесоповала вусмерть пьяный и поплелся на могилу супруги. На кладбище лесоруб осушил еще одну бутылку крепкого кеновийского пойла, после чего зарубил старосту, брякнувшего, будто покойница была ведьмой и по ночам портила молоко. Друзья часто шутили, мол, ее папаша матерится как каторжник. В итоге он им стал, получив «Второй шанс» в Пайнруте. Белль скончалась месяц спустя. Ранним вечером, пока она помогала женщинам готовить еду, сестренка сбежала из амбара и заблудилась в заснеженном лесу. Малышку нашли едва началась пурга, и сумели отогреть, но с того дня силы стали ее покидать. Через три дня она скончалась, бредя о том, что должна позаботиться о ком-то важном. В то время Кассия была уверена, что Белль говорит о проклятом Мориле, чей образ был воплощен в кукле, и не сразу поняла, что на самом деле произошло. Сестра умерла по ее вине. Никто этого не знал, даже друзья. Кассия боялась рассказать им правду. Все что она делала — каждый год в день рождения Белль плела куклу и несла конопляную поделку на могилу. Согласно старому обычаю, так поступали многие люди, оставляя покойным то, чем они дорожили при жизни. Считалось, что эта жертва помогала удержать мертвеца в земле, а уж Белль имела полное право выйти из могилы и покарать ее за предательство.

Положив игрушку на кровать, она окликнула стражника, приказав позвать Эрику. Расторопная девица девятнадцати лет прибежала тут же, и принялась хлопотать вокруг своей госпожи. С ней в покои проник неизменный запах корицы, порошок которой она втирала в волосы. Эрика быстро причесала ее гребнем, расправила складки на камизе и помогла забраться в платье. Как всегда сработала быстро и без неудобств.

— Эрика, почему ты хмуришься? — спросила она, уловив едва заметное напряжение на румяном лике прислужницы.

Легкой рукой затягивая шнуровку у нее на спине, Эрика спрятала личико за водопад светлых волос и пробормотала что-то про семью, виновато улыбнувшись. Кассия любила свою прислужницу не только за проворство, но и за то, что та, не в пример другим женщинам, мало болтала и была скромна даже с теми, кого давно знала. В пять лет ее — крестьянскую дочь — похитили бродячие жонглеры с материка. Сбежав от них, Эрика вернулась на Миркхолд, но вместо фермы, на которой росла, обнаружила лишь пепелище. Пришлось ей поселиться в нижнем пределе и устроиться на работу в канатный цех. Там ее, чуть живую, и нашли воры, посулив бродяжке кров и безопасность в обмен на лояльность.

— Не ты одна потеряла близких, — как можно мягче произнесла Кассия, когда бывшая крестьянка закончила с платьем. — Таков наш проклятый мир.

Когда-то она сама была на месте этой девушки. Смерть Белль и этапирование отца подвели черту под ее деревенской жизнью, лишив привычного мира и вынудив вновь создавать все то, что когда-то имела.

— Теперь мы твоя семья, Эрика, и будем заботиться о тебе, кем бы ты ни была для людей наверху.

Девушка послушно закивала и сделала шаг назад, решив, что разговор окончен. Кассия ее остановила и, взяв за плечи, повернула к себе спиной. Эрика, выпучив глазки, склонила голову, позволив госпоже затянуть распустившуюся шнуровку на собственном платье.

— С кем в паре ты одеваешься? — спросила она, вернув тонкому стану фрейлины привычный вид.

— С Лидией, госпожа.

— Неудачный выбор, — фыркнула Кассия, притворившись, что сердится. — Эта дрянная девчонка даже косу заплести не может. Передай ей, если не научится — мы для нее пеньковую косу свяжем.

Отослав испуганную девушку, Кассия заперла дверь и в гордом одиночестве вышла в коридор. Жилые участки канализации располагались на краю города. Со времен Ходда здесь ничего не изменилось, разве что вонь заметно ослабла, а стены стали чище. В остальном ржавые решетки в сливных отверстиях, связки моровых грибов, грязная капель и писк крыс за камнями оставались неотъемлемой частью воровской жизни. К счастью большинство сливов забились или были замурованы еще с конца Темных веков. У богачей в верхнем пределе была собственная канализация, а простые люди на то и были простыми, обходясь канавами для нечистот на улицах.