Даниэль позволял мне самой постоять за себя, обозначить границы дозволенного, доказать, что я не позволю вытирать о себя ноги. Так произошло с Тильдой, когда он до поры до времени оставался в стороне, происходило и теперь…

Земля в этом мире точно не по той оси вертится, что за извращенная манера знакомства? Ну хоть так, не вечно же мне шарахаться от его близких.

Неожиданно некромант представил меня, назвав настоящее имя. Каждый раз, когда кто-то новый называл меня не Конкордией, я словно ходила по краю небоскреба — впереди прекрасный вид, а под ногами пропасть.

— Ты вернула долг, — неожиданно холодно сказала Дэафи. — Не влезь в новый.

Женщина резко развернулась, собираясь уйти.

— А если случится наоборот? — интуитивно спросила я, хотя слова этой дамы породили лишь новые вопросы. — Что если вы останетесь у меня в долгу?

Дэафи замерла, ее прямая как доска спина дрогнула.

— Тогда я смогу уйти. — Ответ прокатился эхом, отскакивая от стен холла.

Женщина скрылась. Я посмотрела на Даниэля, замечая, что он вновь крайне задумчив.

— О каком долге она говорила, некромант? — спросила, косо глянув на Лефевра.

— О том, как я помог тебе под башней. А расплатилась ты, когда спасла меня в Герадову ночь, — протянул он и подошел к стене, прислонившись к ней спиной и сложив руки на груди.

— Значит долг… Все что происходит между нами — это обмен долгами? — спросила, насмешливо подняв бровь.

— По мнению Дэафи — да.

— А по твоему скромному суждению? — Я придвинулась ближе, становясь вплотную, наши колени соприкоснулись. Из-за разницы в росте пришлось поднять голову.

Губы некроманта изогнулись в снисходительной полуулыбке.

— Загадка, нас ждут. И если ты продолжишь меня провоцировать, они нас не дождутся.

Мы находились так близко, что я видела, как стремительно бьется пульс на его шее. Поразительный контраст — холодный снаружи и такой жгучий внутри.

— Тогда поговорим о лекарстве… — произнесла, переводя дух. — Значит, я лекарство?

— Еще какое. Сладкое зелье, — подтвердил Даниэль.

— Я и горькой могу быть, — предупредила его и продолжила рассуждать вслух: — Ты оставил меня без силы на игре и теперь легко полакомился моим даром… Это ведь был не сон, да?

— Когда?

— Когда ты меня облапал, Даниэль!

Он с наигранным недоумением поднял брови, а я опасно сощурилась, не собираясь отступать.

— Ожог, который ты лечил, Даниэль, появился после совместного сна. Боль была дичайшая, я целый час поливала свою ногу холодной водой. Думала, заболею, — постепенно затихая, сказала я и с ироничной улыбкой добавила: — Ты гадал, откуда он у меня? Даже на миг подумал, что я сама себя обожгла, но в твоей голове и мысли не возникло, что ты всему виной!

Некромант расплел руки и отлип от стены, напоминая грозную тучу. На миг его фигура и лицо превратились в произведение искусства — статую, недавно выточенную из камня.

— Поэтому я и прогнал тебя, Эмма, — сказал он, наступая. — Я не вижу душу каждого человека, но ты выходила из тела, и мало того, сейчас занимаешь чужое.

— Объясни подробнее, — попросила я.

— Ничто не проходит бесследно. Необходимо какое-то время, чтобы осесть полностью. Это как новый дом, в котором надо обустроиться, загадка. — Мы окончательно поменялись местами, я встала спиной к стене, некромант навис надо мной, его ладонь упиралась рядом с моей головы. — Но когда ты его покидаешь, то находишься в опасности, особенно вблизи со мной.

— Почему именно с тобой, Даниэль? Что происходит? Я хочу понять. — Когда я призналась некроманту, то избавилась от всего, что удерживало меня на расстоянии, теперь я действительно желала узнать. — Я ведь не слепая. Красные тени в твоем сне и мука на лице, а потом эта беспомощность на игре. Почему ты называешь меня лекарством? От чего? От твоей силы?

— Это сложно. — Некромант прикрыл глаза.

— Сложно рассказать?

— Нет. Объяснить. — Он повел головой, обезоруживающе касаясь моей щеки своею, и склонился к самому уху, так что я больше не видела его лица. — Мало вернуться из междумирья, сложнее всего не оставить там часть себя. И я с этим не справился, Эмма. Выбрался, но весь израненный, наполненный чужими эмоциями — яростью, ненавистью ко всем живым.

— Прошло больше десяти лет…

— Да. Но мне до сих пор снятся кошмары, пытки, жуткие сцены из чужих жизней, убийства, предательства и бесконечные потоки душ. Родриг прав, мой дар слишком велик для одного человека, его невозможно выдержать.

— Я не могу судить, — мои руки скользнули на спину некроманта, обнимая, — но с каких пор ты слушаешь того кретина? Даже правым признаешь. Если ты называешь меня своим лекарством, то он по определению ошибается. Выдержать возможно, иначе никак!