Д’хал решительно поднялся.

— Теперь можно уходить? — всё так же холодно уточнила Тэхэ.

Д’хал не ответил. Поднимался и поднимался. И был всё больше, и чернее, и вскоре закрыл небо, и застонала под его ногами Гьярнорру.

Все застыли. Глядели снизу вверх. Умолкли. Даже Ух’эр. Разве что — тихонечко присвистнул.

Таким Отца они еще не видели.

А тот протянул руку и зачерпнул воды Мирдэна. Бросил вверх — и капли, сверкнув в лучах Ирхана, россыпью упали на их головы.

— Вот мой первый наказ, — пророкотал Д’хал. — Никто из вас никогда не поднимет своего оружия на брата своего и сестру свою! И капли Мирдэна, что оросили ваши головы, удержат вас, ибо стоит вам замахнуться на брата, на сестру ли, захлебнетесь соленой водой, повторите судьбу того, кого звали сыном! Ибо так теперь будет, вы меня научили: нерадивых детей буду топить!

Зашипела Эрхайза, взмыл на облаке вверх Ух’эр, Заррэт шагнул прочь от дерева, плечи распрямил, в руке Сорэн луч сверкнул, а Эйра подбросила яблоко, будто целилась, будто им думала Отца сразить.

— Может, друг друга и не тронем, — прошипел за всех Лаэф, — но о себе ты ни слова не сказал.

— Почему считаешь, что волен так распоряжаться нами? — голос Сорэн дрожал от злости. — Мы не игрушки тебе, не твои людишки!

— Вы — боги, — напомнил Д’хал — И должны учиться быть богами, не безумными детьми. Я оставляю вас, чтобы вы учились. Чтобы поняли — не дети боле. И стали теми, кем должны были стать. Я и так слишком долго был с вами. Кхаоли ждет меня. Я ухожу. Вот мой второй наказ.

Вскинул руки, хлопнул трижды, трижды содрогнулась Гьярнорру — и разлетелся Д’хал-Всеотец черным пеплом. И три дня падал пепел на селения людские, что стояли у подножия.

С тех пор люди ушли дальше от Гьярнорру — людям хотелось видеть небо.

А в тот миг все шестеро замерли и растерянно переводили взгляды с места, где только что стоял Отец, друг на друга. И снова туда, где в воздухе мрачной тучей кружил пепел. В кои-то веки молчали. Хоть ненадолго добился Отец, чего добивался всегда — тишины.

Но — ненадолго.

Потому что Ух’эр долго молчать не мог. И протянул в повисшей тишине:

— Наказал так наказал…

***

В тот же день Эйра пробралась в рощи Тэхэ.

Та сидела у ручья, задумчиво водила ладонью по воде, будто гладила. И глядела вдаль — будто ждала. Кого-то, но точно не ее, не Эйру. Потому что, завидев младшую, отстраненно протянула:

— А, это ты... — и вновь уставилась за ее спину.

Эйра села рядом, на влажную зеленую траву, коснулась второй руки, не той, что покоилась на водах ручья. Дернула за палец, мол, обрати внимание.

Тэхэ нехотя повернула к ней рогатую голову. Так же нехотя отвлеклась от дум, посмотрела прямо в глаза.

— Отца больше нет, — сказала Эйра. — Нет сына. Теперь нет и отца.

В ее глазах блеснули было слезы, но Тэхэ строго сказала:

— Все равно не поверю, что скорбишь, — и слезы высохли.

— Надо действовать, — сказала совсем по-другому Эйра: глаза — сухие, голос — тоже. — Пока остальные не начали.

— Ты не обратила внимания, да? — холодно, с поддельным сочувствием, спросила Тэхэ. — Опять всё прослушала? Отец там проклятие на нас наложил.

— Это ты прослушала! — хитро прищурилась Эйра и сдула с глаз рыжую прядь. — Отец сказал не поднимать своего оружия. Сво-е-го! Тэхэ, у меня и оружия-то нет. А ты вполне совладаешь с чужим. Или вот… рогами заколешь!

Эйра смеялась своим шуткам визгливо, неприятно.

Тэхэ скучала по нежному, серебристому смеху Ух’эра.

***

Лаэф ударил в дверь кузни, и Заррэт вышел навстречу сразу, будто ждал.

Впрочем, он так и сказал.

— Я ждал тебя, брат, — хмуро бросил и вошел, кивком пригласил следовать за собой.

Огонь в кузне горел теперь не так ярко, и Лаэф смог спокойно сесть на лаве в углу — там было хорошо, темно.