От мысли о том, что она сейчас еще раз попробует свою собственную, уникальную магию, стало немного щекотно в груди. То чувство, какое испытывают все дети, прячась от родителей под столом или под кроватью.

Но ведь она ничего такого не делает? Магия как магия. Правда, совершенно неизвестно, что стало с той бабочкой. Рассыпалась искрами? Или вернулась в альбом?

— Пойдем, — решительно сказала Алька, — я сейчас тебе такое покажу. Ты ничего подобного никогда не видела.

Она протянула девочке руку, и та, на удивление, цепко за нее схватилась. И они пошли — на второй этаж, туда, где на новом столе нового магистра осталась кипа документов магистра прежнего. И там же чистая бумага и карандаши.

— Ты умеешь рисовать? — спросила Алька девочку.

Та промолчала, однако, отрицательно мотнула головой. Смотрела с любопытством.

— Я умею. Давай, садись поближе, сейчас я тебе кое-что покажу.

И принялась набрасывать контуры.

Алька и сама не понимала, кого рисует. Это не был зверек из известных, наоборот, что-то похожее на дракончика, только милого, пухленького и пушистого. Она нарисовала ему округлую мордочку, большие темные глаза, как у белочки. Хвост со смешной кисточкой на конце. Мягкие лапки. Ну, и перепончатые крылья.

Алька огляделась в поисках цветных карандашей, но их, понятное дело, поблизости не оказалось. Да и откуда в кабинете магистра цветные карандаши?

— Ничего, будет черно-белым, — заверила она Ливу, — тебе нравится?

Девочка нерешительно кивнула, переводя взгляд с рисунка на Альку и обратно, и, кажется, не совсем понимая, что дальше.

— Хочешь себе такого друга?

Снова кивнула. А потом развела руками — мол, не бывает такого.

А может, и правда не бывает — ведь Алька еще никогда не пробовала применить свою магию к несуществующим животным.

— Сейчас-сейчас, — заверила она, — посиди тихонько.

Закрыла глаза и положила руку на рисунок. Сложно было вспомнить, что чувствовала тогда, оживляя нарисованную бабочку. Но — в чем не откажешь — по-прежнему перед глазами, утопая в мягком черном бархате, призывно зеленели знакомые уже точки. Очень много точек. Словно звездное небо. Или светлячки в траве…

И на сей раз Алька поняла, что же происходило: она потянула к себе одну из точек невидимой нитью, и тут же кончики пальцев запекло. Сильно. Так, что она, вскрикнув, отдернула руку, но тут же что-то зашуршало, заскрежетало тихонько… Алька уставилась на белоснежного пушистика, выдирающегося из бумажного листа, разрывающего невидимую пленку, отделяющего его от реального мира.

— Н-да, — пробормотала она нерешительно.

Пушистик укоризненно посмотрел на нее, вытянул голову на короткой шее и лизнул в ладонь. Глаза у него были именно такими, как Алька и рисовала — беличьими, блестящими и очень ласковыми.

Выбравшись на волю, пушистик потопал всеми четырьмя толстенькими лапами, расправил полупрозрачные, словно слюдяные крылышки, а затем легко оттолкнулся от пустого теперь листа бумаги и поднялся в воздух. Летал он… смешно. И крайне неуклюже. Имея крылья дракона, почему-то порхал, как бабочка — и Лива вдруг тихонько хихикнула, зажав рот ладошкой.

— Ну вот, — сказала Алька, — нравится?

Лива закивала, протягивая руки к этому странному существу.

"Иди, — попросила мысленно Алька, — иди к ней. Она твоя хозяйка".

Ощущение рвущейся нити. И белый мохнатый дракон мягко спланировал в руки девочке.

— Дарю, — сказала Алька, — думаю, теперь он твой. Не знаю, правда, что он ест…

— Подозреваю, что мясо.

Мариус.

Алька вздрогнула от неожиданности. Лива схватила в охапку зверька, прижала к себе. А пушитое создание, вырвавшись из ее рук, гибкой лаской нырнуло в горловину ее рубашки и затаилось где-то за пазухой.

И как он ухитрился войти в кабинет совершенно неслышно?

Алька вздохнула. А чего она хочет? Он — бывший страж Надзора, а теперь Магистр. Многое может, и многое умеет.

— Мариус, — она быстро подошла к нему, порывисто схватила за руки. Но, заглянув в глаза, поняла: магистр весьма недоволен происходящим.

Он не обнял, не прижал к себе. Только взял ее лицо в ладони, несколько минут молча вглядывался, как будто впервые видел.

А потом мягко произнес:

— Лива, иди к маме. А нам с тобой, Алайна, надо поговорить.

Чуть скрипнув, закрылась дверь.

Алька с замирающим сердцем пыталась что-либо прочесть в карих глазах Мариуса — и не могла. Все равно что смотреться в темное зеркало. И оттенок вишневого ликера, обычно дарящий тепло, куда-то исчез. На Альку смотрела пустота — тяжелая, холодная и… усталая.

Мариус отпустил ее и, резко отвернувшись, отошел к окну. Там темнело, с неба сыпало снежной крупой — она тихо шелестела по отливам, по стеклам. Магистр Надзора стоял, повернувшись к ней спиной, и молчал. А ей казалось, что у него даже плечи опускаются под той тяжестью, которую она не видит.