И, в ответ на недоумевающий взгляд Альки принялся перечислять:

— Во-первых, тебе надо отправиться в магазин готового платья и что-нибудь купить для Телоры и ее дочки. Мы в это время с Тибом заглянем к одному артефактору, посмотрим, что появилось в продаже после падения Пелены. А потом мы все пойдем в парк. Ты ведь никогда не была в эрифрейском парке, Алайна?

Она мотнула головой. Нет, конечно же. Но слышала как-то, что эрифрейский парк признан одним из чудес земель Порядка.

— Спасибо.

Алька села, свесив ноги с кровати. Поймала взгляд Мариуса и поняла, что это тот самый "нитковыдирательный" взгляд, о котором ей толковала Эжени. О-о, взгляд Мариуса буквально снимал с нее сорочку, полосуя в ленточки, и Алька, сообразив, что за мысли бродят в голове магистра, начала краснеть.

— Тиберик, — вкрадчиво позвал Мариус, — пойдем на кухню. Алечке нужно одеться.

Тиб, с видимым сожалением отлепившись от нее, бодро влез в свои башмаки и потрусил к выходу из комнаты. Мариус, выходя следом, подмигнул — от этого Альку вообще бросило в жар.

А потом она рассмеялась от счастья и принялась быстро собираться. Побежала трусцой в ванную комнату, поплескала в лицо водой, глянула на себя в зеркало — щеки раскраснелись, глаза блестят. Потом торопливо почистила зубы, вернулась в комнату, сменила сорочку, натянула теплые чулки, влезла в платье, отбросив корсет, и была готова — хоть в парк, хоть в магазин, хоть в Земли-за-Пеленой, лишь бы только с ним.

Мариус ждал ее на кухне. Он сидел за столом, прихлебывая обжигающе-горячий кофе. Рядом стояла тарелочка с маленькими круглыми печеньками, пухлыми, лимонно-желтыми, словно горка маленьких солнышек. Алька взяла свою кружку, села напротив — он тут же подвинул тарелочку на середину.

— Давай поедим в "Королевской орхидее", — сказал просто.

Алька кивнула.

— Давай.

И принялась за свой кофе, который был горький-прегорький, какой обычно и пил сам Мариус. Но печеньки были сладкими, так что… вполне терпимо.

— Сначала одежду для Телоры и Ливы, — продолжил он.

Алька постоянно чувствовала на себе его жадный, голодный взгляд и, понимая, что этот взгляд означает, ощущала разливающийся под кожей жар.

Но мужественно допила кофе, встала, разгладила подол платья. Мариус галантно подал ей руку — от прикосновения пальцы стало покалывать, а в голове воцарилась легкость.

— Идем, птичка.

Телора и Лива уже ждали их рядом с экипажем Надзора, черным, очень внушительных размеров, и Алька подумала, что — да, одежда в первую очередь. Они снова были в каких-то стоптанных башмаках, на Телоре болталось старое платье Аманды, а Лива по-прежнему куталась в одеяло. Правда, у нее появился воротник — белоснежный, пушистый, с черными глазами-бусинами и крыльями, которые были аккуратно сложены и прижаты к спине. Судя по всему, воротник ни в какую не пожелал остаться дома.

— Кто это у нее? — Тиб дернул Альку за руку, — я никогда такого не видел.

— Думаю, Лива даст его тебе подержать, так ведь?

Лива окинула Тиба подозрительным взглядом и ожидаемо ничего не сказала. Тиберик только крепче взял Альку за руку, не сводя глаз с дивной зверушки.

— Давайте, располагайтесь, — поторопил Мариус.

— Ниат Эльдор… мы что, все вместе поедем? — Телора с опаской посмотрела на распахнутую дверь.

Мариус пожал плечами.

— Можешь бежать следом, если так больше нравится.

А сам поднял Ливу под мышки и поставил ее уже на пол экипажа.

— Ну, давайте, все по очереди.

В черных глазенках Ливы появилось отчаяние, она протянула из-под одеяла руку к Телоре.

— Да, конечно, — пробормотала женщина, — простите меня… простите, ниат Эльдор, простите, ваше высочество.

— Узнала, значит, — хмыкнул Мариус, — но об этом помалкивай. Алайна простит, если ты будешь обращаться к ней просто "ниата Эльдор". А вот если из-за "высочества" подставишь Алечку под удар — этого не прощу уже я.

Телора растерянно моргнула, затем быстро присела в некоем подобии реверанса и спешно нырнула внутрь.

Потом туда же забралась Алька, Тиберик расположился рядом. Мариус сел напротив, Лива оказалась как раз между ним и Телорой. Экипаж тронулся и бодро покатился вперед. Алька смотрела на Мариуса. В полутьме экипажа он казался бледнее обычного, глаза как провалы в бесконечность. И при этом он казался совершенно, просто нереально красивым. Обнять его, прижаться всем телом и целовать. Почувствовать вкус его жестких, но таких чувственных губ, разгладить вот этот белый шрам, пересекший бровь, зарыться пальцами в короткие, жесткие волосы…