Еще как мог. И ты, глупенькая, должна была понимать, что за человек, Мариус Эльдор. Он ведь хотел тебе отрубить руки.

Алька сжала виски.

— Подожди… Мариус, но… как же так случилось? Ты не мог… Авельрон, он же…

— Послушай, — его голос внезапно обрел твердость стали, — послушай и пойми. Мне нужно было дать Его Величеству венценосного заложника, чтоб отвлечь от тебя. Но не нужно бояться, Алайна. Авельрон не покинет башню Магистра. Ему никто не причинит вреда. Он будет все это время оставаться у меня, а я уж постараюсь сделать так, чтобы все уцелели.

— Авельрон сделал все, чтобы нас с тобой спасти, — просипела Алька, — а ты его… в заложники.

И, воспользовавшись минутным замешательством Мариуса, вскочила на ноги и сразу отошла в сторону — чтоб не успел схватить за руку.

— Алайна.

— Да, я не понимаю, — горло сжалось в спазме, а глаза защипало, — я не могу понять, как ты мог оставить в заложниках человека… который так нам с тобой помог. Который, в конце концов, мой родной брат. Почему, Мариус? Неужели не было иного выхода?

Мариус выпрямился в кресле, положил ладони на колени и упрямо посмотрел на нее.

— Был, Алайна. Надо было тебя отправить к Сантору. Но я не хочу, чтоб ты была где-то там. Я хочу, чтобы ты была со мной, здесь. Я хочу быть счастливым.

— Не слишком ли высокая цена на твое счастье? — слова вылетели до того, как она их осмыслила.

А когда осмыслила, было уже поздно.

Глаза Мариуса сверкнули гневом, он резко поднялся с кресла, сделал шаг по направлению к ней.

— Нет, — Алька выдернула руку из его пальцев, — нет…

Он теперь смотрел на нее с прищуром, как будто что-то вымерял, взвешивал.

— А на твое? На твое счастье, Алайна? Или ты хочешь сказать, что твое счастье не рядом со мной?

— Я…

Она теперь не знала, что сказать. Только сердце билось быстро-быстро, так и норовя выскочить из груди. Мариус развел руками. Потом устало потер переносицу.

— Послушай, Аля. Я… Возможно, я мог бы придумать что-то получше. Но посуди сама. Твою кандидатуру уже почти подсунули королю в качестве заложницы. Мне нужно было чем-то его отвлечь, чем-то значимым, понимаешь? А твой брат… Прости, но Авельрон все равно будет сидеть в башне до тех пор, пока я не выясню, что с ним. Он вроде бы выздоравливает, да, но… как-то медленно. Не пойму, в чем дело. И не пойму, какова его магия, если она есть. Понимаешь? Ты меня понимаешь, Аля? Он все равно никуда не уйдет из башни, пока…

— Пока ты не решишь, что его можно отпустить, — пробормотала она.

Потом быстро вытерла набежавшие слезы.

Да, вроде бы все выходило правильно.

Да, вроде бы Мариус закрыл ее, заслонил от взгляда его величества.

Но отчего ж так больно? Может быть, оттого, что несправедливо все это? Авельрон собой жертвовал, их спасая. Мариуса спасая… А он… вот так…

"Он был нежен со мной, — вдруг подумала Алька, — но я, выходит, совсем не знала, что он за человек. Человек, который попросту пойдет по трупам, если сочтет это правильным… Он так легко подставил под удар моего брата. Так обоснованно подставил — и только потому, что решил быть со мной".

В голове царил сумбур. Ощущение неправильности и несправедливости всего происходящего. И она совершенно ничего не могла с этим поделать. Только вот гаденькое ощущение того, что совсем поначалу не разглядела Мариуса… а может, и не хотела разглядеть? И внезапно острое, горькое разочарование. И боль оттого, что сердце не желало признавать его в чем-то неправым…

— Ну, птичка… Пастырь. Не дуйся, прекрати. Я клянусь, что твой Авельрон выйдет на свободу сразу же, как я сочту его безопасным.

"Как может быть опасным израненный человек?"

— Устрою ему побег… Или хотя бы дождемся, пока все устаканится между землями. Мы ведь не знаем, что там твой папенька надумает. А так-то… Авельрон у нас, и войны точно не будет. Никто не пострадает. Надеюсь…

Он говорил, и говорил, и говорил.

Алька слушала и понимала едва ли десятую часть. В основном о том, что обстоятельства так сложились, и что прикрывал Мариус как раз ее, Алайну Ритц… А ей казалось, что он прикрывал собственное желание иметь ее рядом и так запросто пожертвовал ее же братом, который так много для них сделал. В конце концов, на время он мог бы отпустить и ее, и Авельрона к отцу… Но предпочел поступить так, как поступил.

— Ну что, мир? Не сердишься?

Алька вяло трепыхнулась, когда Мариус обнял ее, прижимая к себе спиной. И сказала:

— Нет, не сержусь.

— Алечка…

Он прерывисто выдохнул в ее макушку.

Она не шевелилась, ожидая, когда отпустит.

И только, когда руки Мариуса медленно и бессильно упали вдоль тела, словно кровавая пустота разверзлась в груди.

"Нет, не отпускай" — почти выкрикнула она, но…

Почему-то промолчала. А потом тихо обронила:

— Аманда, наверное, ужин будет подавать. Пойдем… Ты, верно, устал.