— Сегодня, — вещал громкоговоритель, и голос пронизывал весь дом, от крыш до подвалов, — указом Вечного объявлено начало подготовки к празднику Объединения! Во всех округах пройдут торжественные митинги; праздник состоится в ближайшее время, о чём будет…

В крохотной комнатушке санузла Коул сгорбился над раковиной и жестоко драил щёткой зубы.

— Вчера в Четырнадцатом округе Дневной провинции усилиями доблестной Чёрной Гвардии была уничтожена банда «ломщиков». Долгое время они устраивали акты саботажа и взрывы на заводах и железнодорожных путях. Выжившие преступники предстанут перед судом Вечного. Слава армии и Чёрной Гвардии, нашим храбрым…

— Тебе сколько яиц в омлет, три или два? — крикнула мама из кухни.

— Дфа! — Коул прополоскал рот и взял бритву. Горячая вода опять едва текла, змей побери.

— В преддверии праздника, — не смолкал голос, — в столице будет проведён парад Благодарения. Отряды юных патриотов из Союза Имперской Молодёжи с развёрнутыми знамёнами, под марши, пройдут по главным улицам в знак благодарности и любви нации к Вечному! В едином порыве…

Коул поморщился, чуть не порезавшись. Вот удовольствие-то, с утра про симовцев слушать, ешь их гидра!

— На Железной Арене в Клокштадте, главном городе Вечерней Провинции, сравнительно скоро пройдёт турнир Заводных Игр. В программе состязания хронистов, выставка часовых механизмов, гонки рельсовых экипажей — и любимое развлечение тысяч болельщиков, Машинные Бои! Его точнейшесть наместник Вечерней провинции Бертольд Хайзенберг лично…

Вот это другое дело! Коул давно хотел побывать на Боях, но об этом нечего было и думать. Клокшадт к югу отсюда, в Девятнадцатом округе, а для поездок нужно особое разрешение Магистрата. Да и билеты дороги.

Коул умылся теплой водичкой и прошёл на кухню. Он успел разделаться с омлетом почти наполовину, когда в дверь постучали.

— Здравствуйте, Этель, душа моя! — Упитанная тётушка в домашней накидке радушно улыбнулась с порога. — Как поживаете?

— Спасибо, хорошо, госпожа Снелл. Что-то случилось?

— Я к вашему сыну! — Соседка заглянула через плечо мамы в квартиру. — Коул, милый! У меня взбивалка сломалась, не мог бы ты?.. — Кухонная взбивалка, заводная с двумя проволочными венчиками, легла на стол перед Коулом.

— Как дела, госпожа Снелл? — Этель налила гостье чаю. — Есть вести от Алвина?

— О, конечно! Недавно пришло ещё одно письмо. У них всё хорошо, их перевели в теплицы, теперь выращивают апельсины, представляете? Алвин часто пишет; он такой хороший мальчик… — Соседка вздохнула.

Коул ещё помнил день, когда Алвина, сына госпожи Снелл, взяла полиция. В Империи за малые преступления обычно приговаривали к «искуплению» — общественным работам. «Искупленцы» под конвоем подметали улицы, таскали грузы, мостили тротуары. Большинство выслуживали прощение; но особо провинившихся депортировали в другие округа, чтобы там начать новую жизнь.

Закон Империи запрещал хранение предметов, напоминавших о прошлом. Того, что было когда-то, больше нет — а значит, отвлекаться на мысли о нём бессмысленно: так твердили чиновники, так учили жрецы. Именно поэтому не велось никаких хроник, а новости выходили только в виде звуковых записей.

То же и с людьми. Личные вещи каждого гражданина помечались его часовым номером, и когда он умирал или попадал на каторгу, его имущество изымали и перепродавали. Всё, что твоё — то общее, и это справедливо. (Исключение делалось лишь для наград и грамот). Алвин подделывал номера на вещах умерших, «переписывая» их на родственников и друзей. Его депортировали на восток, в Утреннюю провинцию — и спасибо, что с правом переписки.

— Такой хороший мальчик… — повторила соседка. Коул между тем успел разобрать взбивалку; не глядя, рассеянно наколол остатки омлета на венчик вместо вилки и отправил в рот.

— Фё яфно!.. всё ясно. Надо будет кое-что заменить. Оставьте мне, завтра готово будет.

— Спасибо, милый мальчик! Не знаю, как тебя и отблаго…

— Неделя.

— Ох! Так дорого?

— Вовсе не дорого, в мастерских за такое по полмесяца берут. Ну, всё, побежал! — Коул вскочил со стула и схватил сумку с книгами. — Пока, мамуль!

* * *

Явившись на завод, Коул сразу понял — что-то случилось. Повсюду суетились рабочие, и все казались занятыми не своим делом. Механики несли кипы бумаг, мастеровые тащили стулья и скатанные ковры. Тут и там мелькали учётчики в форменных шляпах-котелках, что-то черкали в картонных планшетках и щёлкали счётами, внося подобие порядка в непонятную суету.

— Чего стоишь? — Не успел Коул осмотреться, как толпа подхватила его, и вот он уже оказался среди мальчишек, тащивших вёдра с краской и малярные кисти. По пути они разминулись с рабочими, волокущими резной письменный стол из кабинета Геруда.