Агент вскрикнул и отшатнулся. Недоумённо взглянул на свою грудь — пиджак расползался истлевшими клочьями, а поддетый под него броневой жилет крошился ржавчиной. Открыл было рот… но тут лицо его посерело и мгновенно стекло прахом с голого черепа. Костяная челюсть отвалилась и брякнула о пол, а следом рухнул и весь скелет в обрывках гнилой ткани, подняв облако пыли.

Прошла невыносимо долгая секунда, прежде чем второй агент опомнился, и с воплем нажал на спуск ручного пулемёта. Очередь полоснула по кухне, чашки на столе разлетелись осколками — но Этель бросилась прыжком через всё помещение, перекатилась по полу, и с колена выстрелила из второго ствола. Агент запрокинулся назад и рухнул на пол коридора уже скелетом в обвисшей одежде.

Всего три секунды понадобилось Этель, чтобы перезарядить оружие… Но в эти секунды воздух в помещении вдруг загустел, и стало ещё сумрачней. Потому что в кухню вступил Друд.

Как будто волна оцепенения раскатилась от долговязой фигуры Часового. Гибель обоих подручных, казалось, его не смутила: он лениво катнул ногой пожелтевший череп, и сам ухмыльнулся страшнее мертвеца.

Этель направила на врага дисхрон и нажала на спуск… Но Друд шагнул лишь немного в сторону, и выстрел пришёлся в стену рядом с дверным косяком: кирпичи осыпались грудой пыли, а в стене возникла полукруглая дыра.

Друд не торопился. Время принадлежало ему. Он шагнул вперёд — и вдруг очутился вплотную к Этель, дохнув ей в лицо запахом каких-то лекарств и немытого тела. Он молниеносно перехватил её руку с оружием и вывернул вверх. Женщина вскрикнула сквозь зубы, ударила врага свободной рукой — тот поймал её кулак в капкан железных пальцев. Очки Друда сверкнули бликом… и в комнате полыхнула метель золотого света.

Этель словно вспыхнула. Золотая пыль ручьями струилась из её рук, из тела, и закручивалась вихрем вокруг сцепившихся фигур. Пальцы Часового сжались на её запястье крепче — рука женщины на глазах исхудала, вены вздулись под одряблевшей кожей. Колени Этель подогнулись; она запрокинула лицо, искажённое гримасой ненависти — старческое, морщинистое лицо в ореоле седых волос… Последним усилием пальцев она нажала на спуск дисхрона, и четвёртый выстрел ушёл в потолок.

В своей кухне наверху довольная мистрис Снелл полила сиропом горку свежих оладьев в миске. Шум внизу её не беспокоил: перекрытия были толсты, а сама соседка туговата на ухо. С миской в руках она повернулась было к столу… И вдруг пола под её ногами не стало, и тётка с визгом ухнула в открывшуюся круглую дыру.

В момент, когда потолок осыпался сверху облаком каменной пыли и трухи, Друд инстинктивно отпрянул в сторону, так что тётка грохнулась мимо него. А вот миска оладьев наделась Часовому аккурат на голову. С проклятиями он выпустил жертву, и Этель бессильно повалилась на пол — ноги больше не держали её…

— Нет! — Рин вцепился Коулу в одежду и оттащил от окошка, мерцавшего вспышками жёлтого света.

— Пусти! — Коул неистово вырывался. — Мама! Он её… Пусти!

— Не надо! — Рин рывком поднял друга на ноги. Они оказались чуть ли не на самом краю крыши. Переулок внизу был пуст.

— Нет, Коул. Ты же слышал, что она сказала? — Голос Рина дрожал. — Надо бежать! Пожалуйста, а то он и нас…

— Мама! — Глаза у Коула были бешеные, губы прыгали — он сам на себя был не похож. — Я не могу!..

— Мы ничем не поможем. Прошу тебя!

— Но…

— Бежим!

И они побежали.

Когда Друд гадливо, двумя пальцами снял с головы липкую оладью и наконец поднял взгляд к окошку — за ним уже никого не было.

* * *

А в это время на крыльцо обветшавшего дома на одной из замусоренных улиц северных кварталов взошли трое: учётчик и двое полицейских. Над дверью красовалась вывеска под фонарём, но фонарь был разбит, а вывеска — так потемнела и растрескалась от дождей, что все буквы с неё исчезли. Взамен прямо на двери была выцарапана гвоздём надпись: «ГастИнеЦа Чяйная Роза, садерж. мист-с Фрупп».

На стук отворил привратник, рыхлый детина с заплывшими глазками. При виде мундиров он изменился в лице и отступил, так что гости беспрепятственно прошли в прихожую. «Гостиница» была обычной ночлежкой из числа дешёвых до неприличия — «минутка за сутки», и условия соответствующие.

Навстречу вымелась дородная хозяйка в линялом платье, с двойным подбородком и носом крючком. Все горячие приветствия полицейский немедленно пресёк взмахом руки, а учётчик вполголоса задал вопрос. Хозяйка мигом притихла и жестом позвала их за собой.

Вслед за мистрис Фрупп трое мужчин поднялись по провонявшей кошками лестнице, потом долго пробирались тёмными и захламленными коридорами. Повсюду на верёвках было развешано бельё, и полицы гадливо отводили его локтями, как путешественники в чаще — висячие лианы. Тянуло запахами подгорелой капусты, мокрых тряпок и грязных тел, кои вместе слагались в непередаваемый аромат нищеты. В потемках шаркали шаги и бряцали кастрюли, за одной дверью звенели стаканы и орали пьяные голоса; за другой — кто-то кого-то размеренно бил, через равные промежутки между ударами приговаривая: «Змеища, змеища!..». Под ногами порой хрустела то ли шелуха от семечек, а то ли тараканы.