— Слушаюсь, господин управитель, — пробурчал под нос Коул, хотя Геруд всё равно не услышал бы. Тоже мне, напугал — «лишит премии»! На заводе её и так почти никому не давали.

Коул подхватил совок и щётку, и направился в проход меж станками. Хоть рабочий день и близился к концу, заводская суета не стихала. Работающие станки пилили, резали и сверлили металл: смыкались захваты, ходили взад-вперёд поршни, из-под резцов вилась стружка. Вокруг суетились мастеровые в кожаных фартуках и очках, с тканевыми масками на лицах, отчего они сами казались одинаковыми, будто механизмы. Ребятам вроде Коула масок не полагалось.

Их здесь было десятка два, городских мальчишек в жёлтых жилетках с чёрными номерами на спинах. (Понятно, что номером Коула было «13»). Все они с первым гудком приходили на завод, чтобы получить рабочий инструмент — щётку на длинной ручке и совок — и разойтись по цехам. Их работой было подметать металлическую стружку и опилки: за день вокруг станков скапливались целые горы отходов.

Это только на первый взгляд было просто. Нужна была сноровка, чтобы не путаться под ногами у мастеровых, особо сердитые рабочие могли и подзатыльника отвесить, а рука у заводского трудяги — ох, тяжёлая! Кроме того, в разные дни станки в цеху были загружены по-разному — поэтому мальчишки работали без всякой системы, и нередко спорили из-за стружки. Недавно Беррик с Гвидом даже подрались, успев отлупить друг друга совками и сломать щётку, прежде чем их растащили. Обоих оштрафовали по приказу управителя.

Геруд ценил жестокие меры, считая их «поучительными». Так что Коул старался ни с кем не ссориться и не лезть в драки. Хотя иногда от злости зубами хотелось скрипеть. Как сейчас: едва он приметил соблазнительную горку искрящихся опилок у подножия станка — тут же рядом возник конопатый Рензик и торопливо подгрёб их к себе щёткой. Коул досадливо вздохнул.

— Что, завидно, ворона? — хихикнул Рензик, показав плохие зубы. Мелкий и щуплый, среди заводских ребят он был самым злобным. Даже парни постарше с ним не связывались, зная его любовь к подлянкам. — А вот неча клювом щёлкать!

— Да бери хоть всё, Ренз, — раздражённо вымолвил Коул и отвернулся. «Вороной» его прозвали за тёмные, вечно взъерошенные волосы и острый нос с горбинкой. Хоть бы «ворон», куда ни шло: а то — «ворона»…

— Ты их переплавь, и зубы новые себе закажи, — не выдержав, бросил он. — А то старые совсем гниль!

Рензик мигом перестал улыбаться, и злобно сощурился.

— Слышь, ты за языком-то следи. Будешь много каркать — клюв набок своротят, понял?

— Да ну? — Коул обернулся. — Что, прямо-таки сам своротишь? или дружков попросишь?

— Седьмой, Тринадцатый! Что за трёп?!? — прогремело с галереи. — А ну, живо работать! По штрафам соскучились?

Обменявшись напоследок угрюмыми взглядами, мальчишки разошлись. Коул перешёл к станкам третьей линии — здесь вытачивались шестерни. На зажатой в тисках пластине был начерчен контур, похожий на солнышко: рабочий аккуратно обводил деталь по контуру жужжащей фрезой, вырезая её из пластины. На пол, искрясь, сыпались опилки.

Иногда от скуки Коул воображал, что работает в парикмахерской и подметает остриженные волосы под креслами. Длинные, ломкие стружки — чьи-то вьющиеся локоны, мелкие крутые завитки — тугие кудряшки, а опилки — колючая щетина…

— Не задерживать работу! Не отвлекаться! — громогласно наставлял в рупор Геруд, как раз-таки отвлекая работников. — Уборщиков на вторую линию! Седьмая линия, активней! Девятый станок, почему работа стоит?

— Виноваты, господин управитель! — отозвался мастеровой. Девятый станок и впрямь не работал: кожух был снят, и механик копался в блестящих зубчатых внутренностях механизма. — В чём дело, не поймём. На третьей скорости подача отказывает — резец должен к детали приводиться, а его заедает. Вроде и пружины все целы, и сцепление есть…

Коул не выдержал, и подался к механику.

— Может, приводящая пружина не отрегулирована? — подсказал он. Механик удивлённо взглянул на мальчишку. — Прошлая смена на этой линии работала, пружины в коробке скоростей заменяла. Если у приводящей пружины натяжение забыли отрегулировать, то она и резец не сможет сдвинуть. Проверьте…

— Ты, это! — Механик наконец-то понял, что ему указывает уборщик, и оскорбился. — Иди щёткой махай, мелкота! Тоже мне, советчик нашёлся.

Ничего другого ждать и не стоило. Коул покорно отошёл, и вновь принялся сметать в совок металлические обрезки. И вовсе он не «мелкота» — худой, смуглый подросток на полголовы выше многих сверстников.

— Ага! — спустя минуту раздался среди шума голос мастерового. — Точно, пружина слабая!

— Ну, вот! — торжествующе отозвался механик. — А что я говорил? Я сразу понял!..

И так всегда. Коулу нравилась техника, его восхищало устройство часовых механизмов, где каждый зубчик, каждый винтик — часть одного большого процесса. Больше всего ему хотелось подняться от уборщика хотя бы до помощника механика: и платят хорошо, и любимое занятие. Но на заводе его никто всерьёз не принимал.

Собрав полный совок стружки и опилок, Коул подошёл к большим весам у стены и высыпал всё на широкий металлический «поднос» у самого пола. Поднос слегка просел, взвесив очередную порцию отходов — а потом с тихим щелчком накренился, и стружка ссыпалась в открывшуюся дыру в стене. В подземном бункере её рассортируют и пустят в переплавку. Ничто не должно пропасть даром, каждая крупица металла, каждая минута времени — всё идёт в дело, во имя процветания Империи.