Я села и посмотрела на Далию, чьи волосы, для контраста с бледной, готовой вот-вот заплакать физиономией, сияли золотым ореолом в лучах утреннего солнца.

— Где они? — с надеждой спросила она меня.

— Далеко еще! — не стала я эту надежду разрушать, ведь могло быть так, что те, действительно, были далеко, и я их не заметила. А сама задумалась: «Я слева, Далия справа, в ее окно светит солнце, значит, там восток, и мы опять едем на север!»

«Опять на север, а ведь для того, чтобы пересечь границу с Волиссией, надо ехать прямо на запад!»

Осознав, что опять ничего не понимаю, я остановилась на том, что гвардейцы это делают для того, чтобы запутать и оторваться от парней, которые ехали за нами следом. Хотя с моей точки зрения это было глупо, так как для стратиссцев эти леса, через которые мы проезжали, были родными, и если кто и должен был в них заплутать, так это мы, пришлые волиссцы.

Я снова выглянула в окно, чтобы посмотреть, догоняют ли уже нас спасатели или нет, но теперь обзор закрывали не один, а два стражника. Часы, казалось, тянулись бесконечно. Тело болело от необходимости постоянно сидеть прямо, в неудобной позе, вцепившись в лавку, так как стоило расслабиться и опереться на спинку сидения, тут же получала впечатляющий удар затылком по этой спинке при очередном подскоке экипажа. Сильно хотелось есть, так как завтрак мы пропустили и, судя по положению солнца, обед тоже. Мы петляли, то выезжая на тракт, то сворачивая на проселочные дороги, однако я смотрела на приметы и могла сказать, что мы по-прежнему движется на север.

«Зачем?!» — этот вопрос меня мучил так сильно, что я решилась спросить у стражников.

— Куда мы едем? Волиссия на западе, а не на севере! — крикнула я в окно ближайшему гвардейцу.

— Ишь, какая умная сыскалась! — ощерился тот, и я была уже не рада тому, что спросила. — Что это вы все выглядываете?!

Стражник подобрался поближе и задернул шторки.

«Вот зачем я спросила-то?!»

— Скоро узнаешь! — услышала я уже из-за задернутых шторок. — И чтобы больше не высовывались!

Мы с Далией синхронно переглянулись и уставились в другое окно, но и оно вскоре оказалось задернуто шторкой. Потеря возможности видеть, мимо каких мест мы проезжаем — хоть мы и видели их впервые в жизни — оказала подавляющее действие и на меня, и на подругу по несчастью.

— Что же теперь будет? — тихо, словно боясь, что за шторкой нас услышат, спросила Далия. Боялась она, конечно, зря, так как громкий перестук колес заглушал все остальные звуки, будто разговоры наших конвоиров или ржание лошадей, тем более, находящимся снаружи было невозможно подслушать то, о чем мы говорим.

— Они нас спасут, обязательно спасут! — заверила я девушку, стараясь сама поверить в то, что говорю, так как предчувствие неприятностей накатывало огромной неизбежной волной.

Чтобы не предаваться изматывающему беспокойству и как-то занять голову, я начала считать перестук колес экипажа — то ли обод одного из колес был поврежден, то ли ему что-то мешало, но при каждом обороте раздавался характерный стук. Я досчитывала до тысячи, потом начинала снова, лишь изредка отвлекаясь на то, чтобы дать тот же ответ на повторяющийся вопрос Далии.

И вот, когда я посчитала уже почти десять раз по тысяче, лошади, везущие экипаж, начали резко замедлять ход, при этом поворачивая, так что мы с подругой не удержались и снова налетели на боковую стенку кареты.

— Это они?! Это они?! — несмотря на полученные ушибы, радостно вопросила Далия и уже протянула руку для того, чтобы самой открыть дверь экипажа, но я ее удержала.

За шторкой слышались голоса — несмотря на то, что мы остановились, слов все равно было не разобрать — но не было похоже, чтобы говорившие ссорились или каким другим образом выясняли отношения. Ни лязга мечей, ни криков, лишь ровный гул мирного, казалось, разговора, но мне от него почему-то становилось тревожно, и не покидало ощущение, что те самые неприятности, которые я так долго предчувствовала, ожидают меня как раз за этой самой шторкой.

Дарин

Если через ворота княжеского терема я вышел спокойно, то через поле и пролесок уже бежал и остановился только едва ли не посредине леса. Тот тихо замер — не было слышно ни птицы, ни зверя, казалось, даже листва перестала шуметь — словно в ожидании.

— Эй, хозяин, выходи! Разговор есть! — остановившись около какого-то древнего пня, зычно крикнул я вглубь, но ответом мне была только тишина.

«Что такое?! Неужели, обманул?!»

Лесной народ, и правда, слыл большим обманщиком, но мне тогда показалось, что леший был со мной искренен. Досадуя на свою наивную оплошность, я топнул ногой и развернулся, было, чтобы, не теряя времени, вскочить на коня и мчаться на север, как услышал под собой тугой скрип.

— Ты почто так шумишь-то, милок? — укоризненно проскрипел старый пень. — Всех белок мне распугал.

Неожиданно он начал распрямляться, становясь и шире, и мощнее, внезапно показались ветвистые ручищи и мшистая борода, над которой торчал похожий на сучок нос, а еще чуть выше кустились брови, плавно переходящие то ли в волосы с запутавшимися в них листьями, то ли в самые настоящие ветви. Якобы напуганная белка, не таясь, сидела на широком плече и держала в лапах слишком большой для нее гриб.