— А если подумать? — почему-то совершенно не разозлившись, спокойно отвечает мне Холодильник, начиная неторопливо меня целовать в лоб, нос, щеки, шею.

— Прекратите! — шиплю я, пытаясь высвободиться из крепких и цепких рук. — Немедленно отпустите меня!

— Назовите меня по имени! — жарко просит Холодильник, пылко прижимаясь к жилке на шее.

— Нет! Больше не назову! — трясясь от возбуждения, клятвенно обещаю я. — Это плохо на вас действует!

Пальцы его почти запутываются в моих волосах, растрепав тщательно заплетенную Ленкой французскую косу, а мужские губы берут на абордаж мои губы терпким, сильным поцелуем, который никак не кончается. Всё длится и длится…

— Имя! — жестко требует Холодильник, выдыхая мне прямо в рот и углубляя и без того глубокий поцелуй.

Я перестаю понимать, где и с какой целью мы находимся, так ошеломляет меня этот самый настоящий и самый неправильный на свете поцелуй. Сначала я придумываю себе, что не сказать его имя — самый лучший выход. Пусть треснет от злости! Потом до меня доходит, что тогда поцелуй никогда не закончится. Он итак становится бесконечным и дурманно-навязчивым. Губы горят и уже пульсируют легкой болью, но Холодильник не отпускает, продолжая сладкую пытку: то нежную, то острую, на грани фола.

Тихим стоном показываю ему, что недовольна. Больше ничего не могу сделать: одной рукой он крепко-крепко держит мои руки, заведенные назад, другой обхватил шею.

— Имя! — настойчиво напоминает он, оторвавшись от моих губ только на секунду.

Решаюсь проиграть битву, чтобы потом выиграть войну.

— Саша! — со стоном сдаюсь я, и мои губы с видимой неохотой отпускают.

— Я так и думал, что вы сдадитесь, Нина! — мягко упрекает он меня. — Но я доволен и этим. Совершенно дурею, когда слышу свое имя, произнесенное вами.

— Вы и без этого дурной! — гневно огрызаюсь я, неожиданно ловко сползая с колен Холодильника, но не очень-то изящно плюхаясь на свое место. — Услышьте меня! Отсутствие у вас невесты не делает меня вашей… женщиной.

— Наличие у меня невесты вас напрягало, раздражало и не давало пойти мне навстречу, — недовольно рычит Холодильник.

— Вы делаете неверные умозаключения! — искренне возмущаюсь я. — Да! Тот факт, что у вас есть невеста, раздражал меня, но не потому, что я хотела занять ее место!

Холодильник отчетливо напрягается и даже сжимает руки в кулаки. Но я его не боюсь. Вот не боюсь — и всё!

— Меня возмущала ситуация, при которой несвободный мужчина пытается завести плотские отношения на стороне, совершенно не смущаясь! — быстро выкрикнула я, серьезно опасаясь, что высказаться в полном объеме мне не дадут.

Но Холодильник опять удивил, выхватив из потока моих возмущенных слов совсем не те, на которых я делала акцент:

— Плотские отношения?! — гнев и почти обида плещутся в карих глазах, грозя выплеснуться наружу и накрыть меня высокой волной. — Вы увидели только это?!

— Я увидела то, что мне показали! — пугаюсь я, поскольку обида становится для меня неожиданной эмоцией со стороны этого большого и сильного мужчины.

Холодильник почти задерживает дыхание, словно собирается нырнуть в воду и уйти на глубину:

— Возможно, что со стороны так и выглядело, — вдруг соглашается он со мной. — Но на самом деле это было не так…

— А как? — быстро спрашиваю и стискиваю зубы от злости на себя. Вот зачем спросила? Это же настоящая провокация с моей стороны!

Холодильник долго не отвечает на мой вопрос, потом, внезапно отодвинувшись от меня, говорит:

— Я понял, что вы мне нужны, — наконец говорит он, устало прикрыв глаза и откинувшись на спинку сиденья. — Но вы, к сожалению, правы… В каком статусе, это для меня тогда было не важно…

И я снова, как неопытный переговорщик, провоцирующий преступника во время переговоров о сдаче в руки правосудия, задаю глупейший вопрос:

— Тогда?

Одно слово, сказанное мной в инстинктивном порыве узнать правду, вселяет в Холодильника силы и бешеные эмоции:

— Тогда! — резко соглашается он со своим же словом. — А теперь никакого другого статуса, кроме вечного, и быть не может!

— Вечного? — икаю я, раздавленная силой эмоций и уверенности. — Ничего вечного нет. Всё относительно, а значит, и временно.

— Клеймо вечности ставят люди, — философски отвечает мне успокоившийся Холодильник. — И только от них зависит, будет это торговое тавро или магический рисунок, связывающий навечно.

Последние слова так поражают меня, что я некрасиво и неинтеллигентно открываю рот, на который, не отрываясь, смотрит Холодильник, и глаза его наполняются физически ощущаемой мужской страстью.