— Скажи, гордая птица. — Эриславль огорченно скривил губы. Ему не было по душе, когда его звали птицей. — Женщина, что пожертвовала для меня волосы, она красива?

Эриславль задумался. У него язык не поворачивался назвать Эльзу красивой. Пусть это и было действительно так. Его ненависть к этой женщине искривила ее правильные округлые черты, извратила блеск ее глаз, заставила погрубеть ее мягкую кожу, покрыть ее угрями и сыпью.

— Нет, она не достойна зваться красивой. — Эриславль закашлялся, понимая, что противоречит своему обещанию.

— Должно быть трудно расстаться с единственным украшением своего тела. Чего она хочет?

— Вылечить ребенка. Я пришел просить противоядие. Матерь орков должна знать лекарство. Я готов заплатить любую цену, только бы принести его в руки Эльзы. — Больные слова все же выскочили из уст мага.

— Ты не хочешь спасать дитя, верно? И я не хочу. Не стану делать я этого. Пусть помучается. Через пару месяцев оклемается или нет. Пришли эта женщина мне руку, я бы еще подумала, а так…

Нельзя было сказать, что грифон разочаровался. Напротив, он смирительно покривил губами, стряхнул с коленей грязь и засобирался к выходу. Пускай облик человека приятен, но он не стоит того, чтобы тут же умереть. Фраза с рукой показалась ему пугающей. Не хотелось грифону лишиться своей тонкой кисти ради мальчишки.

— Куда ты засобирался? — Аматеу привстала, — постой. Так быстро я не отпущу интересного гостя.

— Мне больше нечего у Вас делать, принцесса.

— Ну, ну, ну. Не грубите, сеньор. Я ведь знаю, как Вам приятно находиться в человеческом теле. Правда это бодрит? Побудьте немножко человеком. Это не так часто выпадает на долю черноокого грифона. — Эриславль смиренно молчал, недоверчиво наблюдая за каждой черточкой Аматеу. — Эх, жизнь полна несправедливостей. Это роднит меня с Вами. Скажите, сеньор, вы часто молитесь о прощении?

— Нет, принцесса. Ангелы небес вряд ли услышат мои жалобы. С их стороны было справедливо превратить меня в полу-птицу полу-кошку.

— Но не слишком ли это сурово? Знать, что ты навеки заточен в животное? Выдели они вам несколько десятков лет, в Вашем сердце могла жить надежда. Но вечность — это слишком. Я не верю, что Вы совершили что-либо ужасное. Вы не похожи на невежественного убийцу.

Эриславль по-прежнему ничего не отвечал. Ему не хотелось открывать свою душу. Что было, то прошло. О своих грехах не стоит распространяться. Тем более рассказывать об этом женщине. Принцесса жестока, разозлишь ее, и беды не оберешься.

— Не грустите, милый друг. Хотите, я покажу Вам нечто более достойное Вашего внимания?

Не дождавшись ответа, Аматеу покинула свой величественный трон и грациозно поплыла в другой зал. Эриславль, на секунду замявшись, последовал за ангелом. В груди царапалась клятва, заставляя грифона не перечить судьбе.

Меньший зал оказался полон зеркал. Огромные запыленные стекла полностью заполнили пространство. Эриславль увидел одновременно сотню своих лиц. Уставших, постаревших лиц, полных разочарования. Но красота черных глаз по-прежнему притягивала к себе. Будь он человеком — ох, не позавидовал бы он придворным барышням. Сама королева не отказалась бы от его компании.

— Зеркала. Единственное, что мне дарят мои братья. Каждый год в день моего падения мне присылают дар. Чтобы я помнила о том, что совершила. Чтобы я посмотрела на свое отражение и вспомнила, что у меня больше нет крыльев. И я помню. Каждую минуту своего пребывания здесь.

Аматеу взглянула обиженным взором на свое отражение. Словно увидела там какую-нибудь глупость из детства, когда она была невинна и беспечна. Может в ее голове отразился момент полета со стаей птиц, может какая-нибудь шалость вспомнилась покинутой принцессе. Эриславль не знал. По сути ему было плевать на принцессу. Поскорее бы уйти из этого храма, стены которого так давят на его совесть.

Придя в себя, Аматеу продолжила.

— Скажи, Эриславль, чего тебе хочется? Тебе я готова помочь. Много не возьму. Твоего голоса мне будет достаточно.

Эриславль растерялся. Эльза недвусмысленно приказала отдать все за противоядие. Но голос — так жалко отдавать единственное, что осталось у него от человека. Слишком высока цена.

— Я прошу противоядие для принца, — на глаза Эриславля выступили колкие слезы, так трудно было произнести эту фразу.

— Почему ты хочешь спасти мальчишку? — Озадачилась принцесса. — Ой, дай я угадаю. Ты поклялся. Твоя госпожа, ты не можешь ее ослушаться. Бедняжка. Какое суровое наказание для такого симпатичного дворянина. Кто же посмел так сурово тебя наказать?

— Ваши сестры, сеньора. У них была причина на меня сердиться. Женская солидарность вещь жестокая.

— Не расскажешь о проступке? Я не похожа на своих сестер. Я пойму.

— Мне бы не хотелось рисковать.

— Ну брось. Не хочешь сейчас рассказывать. Не надо. Давай заключим сделку? Женщина, которая твоя хозяйка — ей дорог принц? Конечно, иначе она не послала бы тебя сюда. А ее жертва — полна благородности и свидетельствует о любви. Она ненавистна тебе, верно?

— Да, я всем сердцем ненавижу ее. Из-за нее я каждый день предстаю в облике грифона. Никогда не любил этих тварей. А теперь и сам — тварь.