Шрифт:
– Однако и досталось нам, - произнес он наконец и положил широкую ручищу Станде на плечо.
Станда выпрямился и несколько прибавил шагу. Как когда-то в детстве... они шли откуда-то с престольного праздника; маленький Станда уже еле перебирает ножонками, отстает; папочка... папочка берет его за ручку ну-ка, подбодрись... Отец чуточку прихрамывает, а Станда с гордостью цепко держится за его палец. Видишь, как славно зашагали, пошло дело на лад...
Станда удивился и широко раскрыл глаза. Что, мы уже у клети? Здесь ждет какой-то человек и спрашивает, как там дела.
– Лучше нельзя, брат, - бурчит Пепек и вваливается в клеть.
Сколько народу сюда набилось - Стапда никак но может пересчитать; голова сама опускается на грудь, положить бы ее на плечо соседу, да и уснуть стоя.
Мартинек уже спит, Адам сонно моргает; у бедного Хансена от усталости водянистые глаза того и гляди совсем растают; а клеть лети г вверх по черной шахте, в черной ночи; может быть, она так и будет без конца подниматься все выше, все выше с этими семью утомленными людьми; никто и словечка не проронит, и клеть с людьми будет вечно лететь куда-то ввысь...
Они уже раздеваются, молча, неуклюже.
– Чтоб вас, - негромко ворчит Пепек, разглядывая свои порванные носки; Адам уставился в пол, забыв разуться; Мартинек поглаживает затылок и широко зевает... И тут приходит старый Томшик, по имени Винца, уборщик в душевой, и чем-то звякает.
– Что у тебя там, Винцек?
– осведомляется Пепек, оторвавшись от своих носков.
– Это вам посылает сам господин управляющий,- шамкает Винцек. Коньяк. Коньяк...
– Черт тебя задави!
– удивляется Пепек.
– Ребята, вот это да... Давай сюда!
Пепек разглядывает этикетку и пытливо обнюхивает пробку.
– Ну, братцы, скажу я вам... Старик - молодчина! Понимает, что к чему... Налей-ка ты, Винца, сам - у меня нынче руки как крюки.
Пепек уже поднял к свету стаканчик из толстого стекла с коньяком и задумался.
– Ну-ка, Винцек, снеси его Хансу, пусть он первый выпьет.
– Да господин инженер небось уже в ванне, - почти в ужасе отнекивается старый Томшик.
– Так неси ему в ванну -и живо, марш! Коли наш Старик может показать себя кавалером, то и мы не хуже, да. И скажи, что это ему посылает первая спасательная.
Томшик ушел, но спина его выражала глубокое неодобрение.
– А как вы думаете, - отозвался крепильщик Мартинек, - не следует ли послать и Андресу стаканчик? Как ты на этот счет, Адам?
Адам повел плечом.
– Раз он был с нами...
– Суханек!
– Ну, как запальщику, - пролепетал дед.-Думаю, и его можно почтить, верно ведь?
– А плевать нам, что он запальщик, - заявил Пепек.
– Мы тут все добровольцы! Запальщик он или кто, нам какое дело!
– Я бы послал, - рассудительно сказал крепильщик.
– Пес-то он пес, да в крепи толк знает. И от страху в штаны не наложил.
– Ладно, - буркнул Пепек.
– Но ведь я о чем толкую: а вдруг он откажется? А наша команда этого ие потерпит, вот что.
– Не откажется, - спокойно заметил Мартинек.-С чего бы ему отказываться?
– Чтобы покуражиться над нами. Не знаю, дело это не простое, нахмурился Пепек.
– Ты как думаешь, Матула?
Матула захрюкал в знак протеста.
– Как ты, Станда?
– сказал Мартинек, и Станда обрадовался. Ага, его тоже спросили!
– Я думаю, - начал он, помедлив, чтобы высказать справедливое и вместе с тем беспристрастное мнение.
– Андрее вызвался добровольно, как и мы...
– Десятник должен идти, чудило, - просветил его Пепек.
– Какой же он был бы десятник, если бы не вызвался! Для него это обязанность, понял? Тебе, к примеру, вовсе не след было идти, потому как ты всего-навсего откатчик и желторотый птенец, да и платят тебе меньше... И соваться вперед всех тоже нечего было, - добавил недовольно Пепек.
– Ты, брат, пока еще вовсе не шахтер, не мастерплотник!
– Да Станда этого и не воображал, - миролюбиво вставил Мартинек.
– Ты небось тоже делал невпопад, пока был парнишкой вроде него.
– Еще и не такие глупости откалывал, - проворчал Пепек, - но чтоб перед старыми углекопами задаваться- такого не было. Они бы мне, черт, таких затрещин надавали!
Станда сидел как ошпаренный. На языке у него вертелись десятки ответов, например, что, как человек образованный, он знает свой долг лучше всякого другого, или что дело шло о спасении человеческих жизней, он и не думал себя показать; но Станда промолчал, потому что от унижения у него словно ком застрял в горле.
– Попробуй только дай затрещину, - глухо пригрозил он Пепеку и низко наклонился над ботинком, чтобы никто не увидел слез, выступивших у него на глазах.