Синдик шагнул к старику, намереваясь вспороть ножом его гениталии, но приор внезапно взмахнул ножичком, спрятанным в ладони, и вонзил его в бедро. Дита упала, уронив кинжал, и они сцепились — Стикс пытался нанести смертельный удар, а девушка — защититься. Несмотря на смертельную рану и обескровливание, святой отец оказался невероятно сильным, и это могло закончиться только поражением противницы.

— Абракс прощает тебя, червь проклятой Ахамот, — прошипел Стикс, сверкая изумрудными глазами.

Чувствуя, как силы покидают ее, Гермес-Афродита сделала самое безумное, что делала до этого. Она впилась зубами в шею старейшины, разрывая плоть и перекусывая сосуды. Кровавый гейзер залил рот и все вокруг, брюнетка оттолкнула внезапно ослабевшее тело Стикса, и оно свалилось вниз, под вагон, заливая щебень кровью. Наконец-то.

Она несколько минут валялась на холодном металле крыши, прежде чем спустилась к приору. Было еще одно незавершенное дело. Она изо всех сил вогнала нож в грудь Стикса. Через несколько секунд под кожей вспыхнуло яркое светящееся пятно. Датчик был включен.

Скоро прибудет отряд эвакуации. Дита устало присела на рельсы голой задницей. Все только начиналось. Трудная задача, ради которой она будет жить. Месть. Первенство. Совершенство.

****

Умерший поселок, пустые дома и ржавеющие автомобили на улицах, бронетранспортер посреди дороги — все покрылось желтоватым налетом луны. Словно призрак, вдалеке на асфальте вырос силуэт. Он бежал. Худое мускулистое туловище было бледным и безволосым, дыхание — шумным, но ритмичным. Единственный глаз пристально оценивал возможные препятствия.

Суперорганизм еще восстанавливался после гибели стаи, но Охотник уже спешил за похищенным потомством, невидимая связь указывала нужное направление — на юг. КТО ТАКАЯ МАРА?! Слева донесся слабый стрекот, и он услышал. Справа мелькнула тень.

Он продолжал бежать, когда ему преградили путь возле огромной железной груды. Такие же, как он, едоки. У них был один общий враг — адский голод, казалось, им нечего делить, но сейчас — стая обнаружила одиночку, а голодные не должны быть одинокими. Каждому нужна стая…

Порыв ветра пронес по улице рваный шуршащий целлофан. Охотник двинулся в просвет между голодными, но они сомкнули ряд. Он ссутулился в боевой готовности, вены вздулись — а едоки приблизились, сужая круг. Вожак — огромный дылда со шрамом, пересекающим всю черепную коробку, выше двух метров ростом, с непропорционально длинными конечностями — навис над пришельцем и, как горилла, хлопнул ладонью по асфальту. Охотник посмотрел исподлобья, склонившись, а Дылда заурчал — и стая успокоилась, наполнив воздух расслабленным потрескиванием.

Задертая шея вожака была совсем рядом и полностью открыта, кадык и шкура дрожали от довольного журчания. Молнией морф полоснул когтями по шее Дылды. Другой рукой разорвал бок — и противник брызнул кровавым фонтаном, завалившись на асфальт. Но завершить начатое не удалось, так как подскочивший едок вгрызся в плечо, и пока Охотник пробил его грудную клетку, прижав к бронетранспортеру, атаковали остальные голодные.

И хотя Охотник сражался, как лев, перекусывая ребра и кромсая брюшины, всех одолеть он не мог — и быстро слабел. Даже перемещение на бронетранспортер не могло остановить преобладающего врага. Наконец, сбоку, со стороны отсутствующего глаза, обрушился Дылда, и вырвал ему руку с корнем, обнажив окровавленную плечевую кость. Поверженный Охотник свалился на землю, а вожак спрыгнул вслед — прямо на него.

Дылда зарычал, свидетельствуя о победе, и зачерпнул когтями кровь из своей еще свежей раны. Едоки поочередно приближались с разинутыми пастями, и каждому он капал на хобот. Когда уже вся стая приняла «победную» кровь, вожак склонился над Охотником — но тот не желал принимать «благословление». Лишь после жесткого тумака он приоткрыл пасть, и кровь Дылды упала на его хобот. Поверженные теряют свободу — теперь он подчинялся победителю.

****

Ночью были заморозки, поэтому Гермес-Афродита остался в магистерском вагоне, и уснул, как младенец. Ужасно и удивительно, но он все больше ощущал себя женщиной. Он неистово сражался с этим — но успехи были переменными. То он — то ОНА…

Было ли это симптомом усиливавшегося безумия? Или было связано с сорвавшейся инкарнацией? Кто знает… и это стало не важно, когда в кои-то веки кошмары отступили, и сон даровал нечто сказочное. Оно переливалось и струилось, увлекая израненную душу вдаль, в глубины собственного разума, превращая человеческую сущность в пар, уносящийся к черному пятну на звездном небе…

Фантастическое место с красными цветами, похожими на огромные розы с гипертрофированными бутонами. Они сломаны и низвержены наземь. Гермес растекается по ним, скользит, просачивается, пытаясь найти целые — как будто это вернет ему форму или даже мужскую сущность. Вдыхает горчичный аромат Вечности, как будто это позволит ему вернуться домой.