Так вышло, что к последним относился Крейван Фланахэн, которого жителем Земли можно было считать без году неделю. Энн Флауэрс, конечно, не была первой девушкой, которая пришлась безликому по душе. В разное время, у себя на Эйеринне, Крейван встречал многих особ приятных взору и остальным чувствам. С некоторыми он был просто знаком, и хотел быть знаком немного ближе. С некоторыми был дружен и надеялся, что дружба может перерасти во что-то более глубокое. Бывали романы затяжные, на полгода, на год. Бывали быстрые, как удар клинка. Но вот настоящей влюблённости не было никогда. Так, чтобы раз — и навсегда. Словно где-то в сердце Крейвана сидел маленький страж, не дававший ни одному милому образу зацепиться здесь, и, уж тем более, задержаться навечно. Как знать, может, была правда в словах матери, которая винила Ремесло в одиночестве сына. Дома, в своей родной реальности, Фланахэн и помыслить не мог, как можно совмещать постоянные разъезды и неизбежный риск с любовью человека, который не смыкает глаз ночами, терзая свою душу страшными сценами его, Крейвана, гибели. А что делать, когда она будет носить под сердцем их ребёнка? Сможет ли он так же беспечно покидать дом, как делал это десятки раз прежде? Случалось, ночными часами, уже засыпая на своём холостяцком ложе, он пытался поставить себя на место отца, представить, с какими чувствами тот готовился исполнить очередной заказ. Был ли он всё ещё здесь, со своею семьей, или мысленно, под чужой личиной, уже проникал остро отточенным остриём под ребро очередной жертвы чьих-то недобрых помыслов. Потому-то, не в состоянии поставить себя на место Джейда, в общении с противоположным полом Крейвана устраивали поверхностные отношения; он закрывался от любых попыток перевести обычную близость в степень готовности к женитьбе. Кстати, в этом своём добровольном отречении от любви Фланахэн был отнюдь не одинок. Многие безликие, вставшие на стезю служения Ремеслу, были индивидуалистами, не признавшими гнёта семейных оков, и отец Крейвана являлся, скорее, одним из редких исключений. Мысль же о том, чтобы попытаться связать судьбу с подобной себе безликой, воровкой чужих личин, даже в голову не приходила. Муж и жена, занимающиеся Ремеслом вместе: что может быть занятнее? Два независимых самолюбца, не желающие уступать друг другу ни на йоту — интересно, как долго мог бы просуществовать такой союз? Фланахэн сомневался, что долго, хотя никогда даже и не слыхал о такой диковинке.

Но как бы ни закрывал безликий своё сердце от чувств, мешающих Ремеслу там, на Дорасе, здесь, на Земле, его защита дала трещину. Что было тому виной? Заболел ли тот самый маленький страж, или же сам Крейван понял, что смысл служения Ремеслу ускользает с каждым днём? Как бы то ни было — он определенно влюбился. А впервые в жизни влюбившись по-настоящему, бросился в этот водоворот без оглядки и без памяти…

Последние несколько дней Крейван то и дело ловил себя на мысли о том, что же у них с Энни происходит и почему их чувства так стремительно выплеснулись наружу, подобно горному селю, способному за считанные минуты смести с лица земли небольшую деревушку. Не успела часовая стрелка сделать и двух полных оборотов, как взаимная симпатия (Крейвану необычайно трудно было изображать лишь симпатию), возникшая после знакомства, расцвела во что-то глубокое и прекрасное. Нет, это был не светло-розовый шиповниковый цвет подростковой влюблённости и не бордовая роза — цвет зрелой любви немолодых супругов. Причудливый ярко-алый цветок, от лепестков которого не оторвать глаз, а аромат невозможно кружит голову. Стоило только Энни поддаться этой сводящей с ума чувственной магии, как волевые оковы, до сих пор сдерживающие эмоции Крейвана, рассыпались в пыль. Под напором встречных потоков чувств, казалось, не смогла бы выстоять никакая преграда. Что до злых людей и злых слов, так для первых были наготове сила и ловкость безликого, а для вторых… До вторых Энни и Крейвану и вовсе не было дела.

Крейван страшно нервничал. Сегодня вечером, впервые с момента "повторного" знакомства с Энни Флауэрс, они встречаются в кондитерской Шефа, а потом идут встречать Новый год к Бреннану. Самого Бреннана не будет, он уехал в Лондон, на встречу с "деловыми партнёрами". "Посидим, выпьем шампанского по случаю наступления нового года, поболтаем о том, о сём. Заодно, не буду мешать вашим брачным играм", — Дилан уже знал об увлечении Фланахэна и относился к нему с доброй иронией. С какими такими "деловыми партнёрами" собирался встречаться командир и о каких делах собирался "болтать", Крейван не знал, но догадывался, что это каким-то образом касается его участия в Игре. Это соображение одновременно немного тревожило и возбуждало. Но, в любом случае, безликий был благодарен Бреннану за возможность остаться наедине с Энни.

Сейчас Крейван заканчивал последние приготовления к вечернему празднику. Ещё утром он накрыл стол: не слишком претенциозно и довольно мило, украсив скатерть блестками, установив две нарядные золотистые свечи, расставив приборы и бокалы. Угощения, к сожалению, магазинные, так как согласие от девушки было получено лишь накануне, и времени на кулинарные изыски не оставалось. Зато Бреннан презентовал к празднику бутылку Cristal "Premier"27 и рассказал, как правильно охладить шампанское, для чего Крейван ещё с ночи забил морозильную камеру формочками для льда. Энн попросила не покупать ничего сладкого, готовя, по-видимому, новогодний сюрприз. Фланахэн послонялся без дела по пустынным комнатам, то и дело, поглядывая на экран смартфона. До встречи с Энни ещё чуть больше трёх часов. Чтобы успокоиться и занять руки, он пошёл в ванную, развёл пену и начал бриться опасной бритвой, купленной, по случаю, в антикварной лавке. Дело это требовало сосредоточения, прогоняло из пальцев дрожь и приводило сердечный ритм в норму. Как раз то, что сейчас требовалось.

***

Аннета — такое имя ей дали родители, это имя было записано в метрике, так её звали до пятнадцатого дня рождения все: дома, в школе, друзья, соседи, и даже пастор в их маленьком приходе. Будильник, что поднимал её каждое утро в семь пятнадцать, казалось, пропевает "Ан-нет-та" своим писклявым электронным голоском. К пятнадцати годам Аннета возненавидела своё имя. Вычурность, непривычное для слуха звучание — просто нелепость, а не имя. Что, из-за необъяснимой сейчас прихоти родителей, ей теперь до конца жизни быть Аннетой? Чёрта с два! Счастье выковывается своими руками! Аннета начала свою борьбу. Проще всего было с отцом, после ультимативного заявления дочери о желании зваться, как минимум, Энн, он только плечами пожал и довольно быстро приноровился к изменившимся условиями. Мать же, учительница начальной школы, увидела в этом детскую блажь не по возрасту, с коей, по роду деятельности, сталкивалась в достаточном количестве. Она наотрез отказалась называть Аннету Энни и следующие два месяца в семье Флауэрс выдались жаркими. То громкие ссоры, то взаимное ледяное игнорирование. Наконец, мать сдалась, но не до конца. И по сей день она, случается, обращается к своей ненаглядной Энн, как к давно канувшей в Лету Аннете. В школе Энни тоже пришлось выдержать целую битву с учителями, но и из неё девушка вышла со щитом. Ни плохие оценки, ни дисциплинарные взыскания не могли поколебать её позиции. Доходило до того, что Энн просто не отзывалась на "Аннету", чем доводила преподавателей до белого каления. В итоге, не сговариваясь, последние решили, что проще уступить, чем превращать уроки в словесный боксерский ринг на потеху другим ученикам. Кстати, именно благодаря своей настойчивости Энн завоевала необычайную популярность среди сверстников: парни наперебой приглашали её на свидания (к их глубокому огорчению, все попытки были безуспешны), а для подруг она стала настоящим идолом — символом того, что простой человек может не только противостоять системе, но и побеждать в этом противостоянии. Немногие недруги пытались назло обращаться к Энн по "старому" имени, но уже было ясно, что попытки эти смотрятся жалко на фоне увеличившейся популярности. Тогда, почти десять лет назад, всем вокруг казалось, что юной мисс Флауэрс прямая дорога в политики или шоу-бизнес: с такой-то внешностью и способностью сворачивать горы. Да, чего уж греха таить, ей и самой так казалось. Но, вопреки общим ожиданиям, Энни не уехала брать приступом мировые столицы, а осталась в деревне, помогать вдовцу Мэтту Паркеру в его кондитерской. Если кто-то и разочаровался по этому поводу, то виду не подал. Самой же Энни такой жизненный расклад был по душе, и, что гораздо удивительнее, по душе он был и старшим Флауэрсам. Сами себе отец с матерью говорили, что девчонка пристроена, что Мэтт её и сам не обидит и другим в обиду не даст. Да и платил Шеф недурно, хотя Энни и настаивала на своей безвозмездной помощи. Мэтт тот вовсе нарадоваться не мог на молодую помощницу. А если все довольны, то к чему искать добра от добра? Так и шли долгие годы для кондитерской "Что-нибудь к чаю…", тихо и благостно, рисуя картинку образцовой сельской идиллии…

Последние месяцы уходящего 2013-го здорово встряхнули не только сонную, подёрнутую ряской жизнь деревни, но и сбили с привычного ритма процессы, происходящие в кондитерской — плоти от плоти Бушмилса. Сначала появились эти странные люди, знакомые мистера Бреннана. Цель их появления до сих пор оставалась загадкой для Энни. Вроде как они готовили здоровяка-шведа, мистера Нильстрёма, к какому-то бою, но на деле… Одни люди из команды то и дело куда-то уезжали, другие постоянно раскатывали по улицам, словно наблюдая за кем-то или ожидая кого-то. Нет, может подготовка к боям без правил примерно так и должна проходить (Энн была далека от мира профессионального спорта), но выглядело это очень подозрительно. В общем-то, всё бы и ничего, городские гости вели себя вполне пристойно, кабы не Маккуин со своей компанией. Мало того, что он постоянно задирал местных мужчин, так ведь Билл ещё и не давал прохода Энн. Клеился к ней, устраивал скандалы в кондитерской, отпугивая постоянных покупателей, подстерегал Энн на улице, делая недвусмысленные предложения. Нет, до откровенных грубостей, а тем паче до рукоприкладства не доходило, но крови им с Шефом Маккуин попортил изрядно. Однажды, после особенно мощной атаки Билли на бастионы невинности Энн, Мэтт выгнал наглеца взашей (Билл, похоже, был неприятно удивлён нежданной агрессии до того флегматичного толстяка, потому даже не сопротивлялся), а после выбил у шефа полиции телефон мистера Бреннана и серьёзно проговорил с последним. Неизвестно, как мистер Бреннан "повлиял" на Билли, но где-то с неделю Энни полной грудью дышала воздухом свободы. А потом появился этот парень, сын миссис Фланаган. Странно, прожив в деревне всего-то один день, он ухитрился оставить о себе долгую память. Уже одно то, как он встал на защиту Сьюзен из кафетерия можно приравнять к подвигу: кто бы из деревенских мужчин на такое решился? Кроме ребят из гарды, разве что Шеф — вот и всё. Вообще-то Креван не производил впечатления отчаянного парня, скорее, он был достаточно домашним, наивным горожанином, навроде многих туристов, что, приезжая в летний сезон, заходятся восторгом от такой местной пасторальной атмосферы, что прямо аж до слёз. Энн всегда смешили такие ребята, юноши и девушки, мужчины и женщины, которые сегодня чуть ли не штаны мочат от восторга, завтра эти свои восторги выставляют на суд своей общины в соцсетях, а послезавтра вытряхивают воспоминания из голов, как вытряхивают мусор из пылесоса. Люди, живущие сегодня, страшащиеся смотреть в завтра и не помнящие вчера. Однако, при общем сходстве, Креван всё же отличался от большинства. Он был одновременно весел и, внутренне, печален. Постоянно прислушивался к чему-то, слышимому только ему одному, и лицо его периодически накрывала тень тревоги от ещё неосознанной, но неотвратимой опасности. Он знал что-то; возможно, не понимая, но стремясь прогнать прочь это знание. Было ли в этом затравленном взгляде решение о самоубийстве? После того, как Фланаган исчез, Энни пыталась вспомнить, понять, даже примеряла его образ на себя, но к какому-то однозначному выводу не пришла. Креван был встревожен, в его взгляде сквозила внутренняя усталость, но не похоже было, что парень дошёл до последнего предела. Хотя, какой из Энни психолог, откуда ей знать, что творилось в тот злополучный день в голове Кревана? Осознание этого, мысль о возможном сведении счётов с жизнью, мягким, застенчивым и довольно приятным человеком, не давали девушке покоя. Ей почему-то взбрело в голову, что она могла, когда бы распознала тревожные признаки, повлиять на дальнейший жизненный путь Фланагана. Иногда Энн даже винила себя в том, что случилось с ним, не могла сдержать слёз при виде горя миссис Фланаган и, конечно же, приходила в ярость при одном даже упоминании имени Маккуина. Вполне возможно, он не имел касательства к судьбе городского гостя, но зная натуру Билли… Что интересно, после исчезновения Кревана, Маккуин значительно снизил интерес к персоне Энн. Чего уж: он вообще только раз заглянул в кондитерскую, а получив нагоняй от девушки, тихо исчез. И, кажется, исчез навсегда. Во всяком случае, так говорят все вокруг: тётушки, покупающие свежее бисквитное печенье; Мэтт, имеющий информацию из первых уст, благодаря наличию телефонного номера мистера Бреннана. И так говорит Шон…

Именно Шон Митчелл стал той последней встряской, на которые были столь богаты последние месяцы уходящего года. Он вошёл в "Чего-нибудь к чаю" два дня назад, ближе к закрытию, когда Мэтт уже снимал кассу, а Энни протирала гостевой столик. Попросил печенья и чая. Не сказать, чтобы поздний гость очень обрадовал Шефа, но он, демонстрируя предельную доброжелательность, отправился на кухню готовить чай, а Энни из вежливости заговорила с незнакомцем, а после, со всё возрастающим интересом, стала изучать его. Приятный мужчина, лет на десять старше Энн. Одет, как многие из приезжих: повседневные джинсы, пуловер, рабочие ботинки; но всё сидит размер-в-размер и в таком сочетании смотрится весьма гармонично. Забавная, слегка старомодная речь, но на деревенского жителя совсем непохож. Нос слегка искривлен вправо (почти как у того парня, Кревана, чьё исчезновение наделало столько шума), мягкая приятная улыбка (он не любит показывать зубы, и ей это нравится). Глаза… Вроде как серые, с зеленоватым оттенком, возможно немного изменённые линзами очков. Но почему-то кажется, что на самом деле они должны быть темнее и глубже. Странный эффект, который можно списать на освещение. Поверхностная беседа о том, о сём, быстро перешла в кулинарную плоскость, а ещё немного погодя, Энн с удивлением обнаружила, что легко и непринуждённо рассказывает о себе. Странно, раньше она не замечала за собою такой откровенности со случайными людьми, но какого-то стеснения, а тем более дискомфорта, Энн не почувствовала. С Шоном (незнакомец, само собой, к тому времени уже представился) было очень легко болтать, но, как вдруг поняла девушка, ещё легче с ним было говорить на серьёзные, а быть может и сокровенные темы. Шон (не Митчелл, тем более, не мистер Митчелл — только Шон) был слушателем от природы. Он умело вёл разговор, искусно лавируя между темами, способными завести беседу в тупик, вовремя задавал уточняющие вопросы. Но, что больше всего импонировало в нём — это отсутствие самолюбования во фразах и снисходительного тона, типа "Неглупо, девочка… И кто бы мог подумать?!" — чем грешили многие мужчины в общении с Энни. Когда, окончив уборку на кухне, вернулся Шеф, он с удивлением обнаружил свою подопечную всё ещё болтающую с покупателем. Он с деланным возмущением воздел очи горе и вздохнул, ни к кому не обращаясь:

— Дела… Надеюсь, до завтрашнего открытия управлюсь…

Незнакомец вскочил и с виноватым видом протянул руку:

— Митчелл. Шон Митчелл. Уж простите меня — не смог противостоять обаянию столь дивной собеседницы… Во искупление вины, я мог бы помочь с уборкой…

Мэтт хмыкнул и снова закатил глаза:

— Э-э, друг — перестань! "Помочь"… — он на секунду задумался, внимательно глянул на Энн, отрешенно изучающую свои ногти, потом добавил. — Ты поможешь, если проводишь эту пигалицу домой, к родителям. Она живёт на другом конце деревни. Обычно, я сам отвожу, но сегодня нужно закончить кое-какие дела…