Он представил, как Херб потеет, дёргает воротник рубашки и спрашивает сам себя, действительно ли Харрисон такой монстр, а потом проклинает себя за безрассудство. Но при этом уже разрабатывает планы, как прикрыть Дьюку задницу.

Леонора, едва войдя в дом, бросила на Дьюка прожигающий взгляд и забрала из рук телефонную трубку.

— Моррис? Не слушай его. Я жива и в порядке. — И в двух словах рассказала о том, что произошло. — Теперь, когда телефон заработал, я сама поставлю в известность директора. Не беспокойтесь, дьявол не всегда так страшен, как его малюют.

Харрисон не слышал, что ей ответил Херб, но увидел, как Леонора улыбнулась и, сказав ещё несколько слов, прервала разговор.

— Могу я позвонить Лэнсу? — спросила Лео. — Это мой директор. Он действительно способен отправить на поиски армию. Конечно, сначала должен будет определить моё местонахождение, так как я никому не раскрыла твоё укрытие.

Харрисон посмотрел на неё грозно.

— Делай, что хочешь, — ответил он.

Леонора набрала номер, поиграла с проводом телефона, а потом начала разговаривать со своим начальником.

«Окей, лучше я выйду. Этот придурковатый голос бесит меня. Боже, какая слащавая. Обращается к нему на «ты» с успокаивающими словами и любезностью на серебряном подносе; говорит с идиотскими улыбочками, которые её начальник не может увидеть, но они всё равно просачиваются в интонацию грёбаной принцессы».

Харрисон не понимал, почему вдруг еле сдержался, но неожиданно ему захотелось придушить Леонору.

Он вернулся в хлев и закончил ухаживать за животными. Широкие движения делать ещё не мог, но он был таким злым, что работал на пределе своих сил. Боль его разрывала. Дьюк вскрикнул и выругался. Принялся пинать столб ограждения — один из тех, что эта сучка окрасила в зелёный цвет.

Вскоре пришла Леонора.

— Что происходит?

Харрисон повернулся и пронзил девушку кусающим взглядом.

— Случилось, что ты должна отвалить. Мне не нужна твоя помощь.

— Не беспокойся, никто сюда не приедет. Никому не известно, где ты живёшь. Мистер Моррис не откроет ни одной живой душе, иначе давно бы уже рассказал. Он тебя любит и пытается защитить. Поэтому не обращайся со мной как с дерьмом, предполагая, что по моей вине сюда заявится орда журналистов и очернит твой Эдем.

— Ты с ним трахаешься?

Леонора округлила глаза и посмотрела на Дьюка, словно увидела невероятное зрелище.

— Что?..

— С твоим директором — ты трахаешься?

— Это не твоё дело, — ответила она надув губы, жестом характерным одновременно для разозлившейся женщины и грустной маленькой девочки.

— Напротив, моё. Не думай, что меня волнуют твои дела: по мне, можешь перепихнуться со всей командой «Гигантов»! Но если трахаешь своего Ланса, то несчастное сокровище может проявить настойчивость, надавить на отвратительно сентиментального Херба и выяснить наше местоположение. Херб может проболтаться, и тогда закончится мой покой. Если кто-нибудь осмелится приблизиться — клянусь, буду стрелять. Я уже сделал исключение тем, что терплю тебя.

— Не насилуя, не убивая и не похоронив моё тело под деревом?

— Ты же меня реально видишь, правда? Даже притворяясь, что смотришь в другую сторону с видом целомудренной Сюзанны, которая ничего не замечает! Знаешь, когда ты уходишь, я мастурбирую под душем. Поэтому да, я приложил значительные усилия, чтобы тебя не изнасиловать.

— Ты не такого типа человек, ты никогда бы этого не сделал.

— А ты полная дура. С тех пор, как ты здесь, в воображении я трахнул тебя, по крайней мере, тысячу раз.

Леонора затаив дыхание, казалось, задумалась, покраснев как проклятый цветок, а потом сказала:

— Я тоже.

Если на своё признание девушка ожидала другую реакцию, то явно испытала разочарование. Харрисон посмотрел на неё яростным взглядом, ещё больше распаляя гнев, а затем быстро направился в дом. И сразу же вернулся. Протянул Лео охотничье ружьё вместе с рюкзаком, безапелляционно заявив:

— Иди к Майе. Через несколько дней уровень воды в реке снизится достаточно, чтобы ты смогла перейти её вброд. Майя подскажет точное место. А теперь проваливай.

На этих словах Харрисон вернулся в дом.

Какой огонь бушевал внутри него! Какой бессмысленный гнев! Какое неожиданное неудержимое чувство удушья!

Он снял одежду и залез под душ. Холодная ледяная вода попадала даже на рану, но пошло всё на хер. С тех пор, как эта девчонка нарушила его повседневную рутину, внутренние весы его жизни словно решили вести себя, как пьяные. Любая простая вещь стала запутанной. Даже принять душ стало той ещё работёнкой! И не говорить? И не думать? Как он мог не говорить и не думать, если этот маленький толстый клещ только и делал, что выдвигал аргументы, вопросы, шутки, признания?