— Не беспокойся, Хакобо. — Килиан похлопал его по плечу. — Твоя гордость не пострадает. Ты держался как мужчина.

— Надеюсь, — подмигнул он медсестре. — Здесь все моментально становится известно.

Она даже не вздрогнула — просто собрала инструменты и поднялась.

— Придете через несколько дней, — сказала она. — Дон Мануэль посмотрит рану и скажет, когда можно будет снять швы. А пока постарайтесь не нагружать руку.

Она развернулась и направилась к двери.

— Подожди! — крикнул Килиан. — Не уходи! Мне тоже нужна твоя помощь.

Она обернулась.

— Прости, я подумала, ты пришел за братом, — она слегка нахмурилась. — Что у тебя случилось?

— Клещ.

— Я сейчас вернусь, — с улыбкой сказала она. — Мне нужна бамбуковая палочка.

— Заметил, Килиан? — спросил Хакобо, когда она вышла. — С тобой она говорит, а со мной — нет.

Хакобо повел плечами.

— Возможно, я кажусь ей более серьезным, — заметил Килиан, а Хакобо натужно рассмеялся. — Слушай, если хочешь, можешь идти. Думаю, тебе захочется выпить чашечку кофе после пережитого.

— Нет уж. Я останусь здесь, пока медсестричка не закончит с нами обоими.

Килиан следил, чтобы в голосе не прорывалось раздражение. Было ясно, что в этот день он не сможет поговорить с ней наедине.

— Ну, как хочешь, — сказал он.

Он не мог поговорить с ней наедине, но мог ощутить прикосновение ее пальцев к своей щиколотке, подъему стопы, пятке — к каждому сантиметру своего тела, которые она прощупывала, одновременно поддевая бамбуковой палочкой края кокона с яйцами клеща, пока не отделила его от кожи. За несколько минут, пока длилась процедура, Килиан запомнил каждый ее жест, каждое прикосновение.

Все эти минуты Хакобо не переставал болтать о будущей поездке брата в Испанию, словно медсестры не было рядом или она предмет мебели.

Та, казалось, была сосредоточена на своем деле, но в какой-то миг Килиан заметил, что взгляд ее затуманился, а меж бровей пролегла тонкая морщинка. Это случилось в ту минуту, когда Хакобо в своей бесцеремонной манере заговорил о Саде:

— И что только будет делать без тебя Саде, братишка? Хочешь, она будет ухаживать за тобой прямо здесь? А то она так печальна!

Килиан поджал губы и ничего не ответил.

Все недели до отъезда Килиан не переставал сравнивать себя с рабочими-нигерийцами на плантации. Как и многие из них, он прибыл сюда субтильным юнцом, полным интереса к новой жизни, а возвращался зрелым мужчиной — рослым, сильным и мускулистым. Кроме того, у него уже набралось изрядное количество всевозможных подарков для родных и приличная сумма денег.

Единственное отличие заключалось в том, что брасерос возвращались в Нигерию, потому что у них заканчивался контракт, весьма умело составленный, чтобы работник не только не остался в Гвинее, но и вернулся на территорию Нигерии. С этой целью в контракте было специально оговорено, что пятьдесят процентов заработка выдается на месте, а остальные пятьдесят переводятся в их страну.

В случае же Килиана, между двумя концами его родины пролегали тысячи километров, так что поездка домой означала для него, прежде всего, воссоединение с прошлым, которое после шести лет, проведенных на плантации, казалось несколько размытым, но ничто не в силах стереть его из сердца и памяти.

В долину он прибыл после ночи, подведенной в Сарагосе, где многие женщины уже носили брюки, «фиат-1400» соседствовал с «сеатом-600», вытеснив «пежо-203», «остин-FX3» и «ситроен-CV», и уже прекратило свое существование кафе «Два мира». И с радостью узнал окрестности Пасолобино, когда поднялся по каменистой дороге, расчищенной от ежевики и сорняков, одетый все в то же серое пальто, о котором даже не вспоминал в последние годы, вслед за кобылой, нагруженной его вещами — ее вел под уздцы один из его кузенов. Килиан посмотрел на линию домов деревни, четко рисовавшихся на фоне ясного неба в холодный мартовский день 1959 года, и его охватила смесь противоречивых чувств.

Пасолобино и Каса-Рабальтуэ остались такими же, какими он их помнил, за исключением здания новой школы и нового, более просторного сеновала возле дома. Люди тоже почти не изменились, хотя время, конечно, наложило свой след.

Поначалу ему трудно было непринужденно беседовать с Марианой, чьи поседевшие волосы были, как прежде, стянуты в тугой плотный узел на затылке, тяжело было видеть множество новых морщинок на ее лице. Он даже не смог выдержать ее долгого, пристального, любящего взгляда. Килиан предпочитал говорить на общие отвлеченные темы, выстроив своего рода барьер, помогающий держать под контролем неудержимые чувства.

Мариана изо всех сил старалась его развлечь, но ни на минуту не позволяла себе ни жалоб, ни ностальгических воспоминаний, которые, как прекрасно знал сын, переполняли ее сердце.

Килиан даже завидовал ее выдержке, которой так не хватало другим женщинам, когда она поддерживала измученную, убитую горем Каталину, постоянно напоминая, чтобы не пренебрегала своими домашними обязанностями и больше внимания уделяла своему мужу Карлосу, ведь жизнь проходит очень быстро, и сама Мариана потеряла троих детей и мужа, но не опустила руки и продолжала бороться ради будущих детей, которые, как она знала, непременно родятся. Насколько она помнит, ни один дом надолго не остается пустым.