Она закурила и глубоко затянулась, любуясь игрой солнечных бликов на листьях пальм и других деревьев, что высились тут и там среди обшарпанных домишек, слушала крики птиц и громкие возгласы детей, игравших в футбол в соседнем переулке, и пыталась разобрать хоть что-то в болтовне мужчин и женщин в живописных одеяниях всевозможных цветов и оттенков, бродивших по улицам среди автомобилей самых разных марок и степени обшарпанности.

Какое же это особенное место! На маленьком острове, немногим больше ее долины, жили самые разные люди из самых разных стран. Здесь говорили по меньшей мере на десяти языках: португальском, английском, буби, англо-африканском, фанг, ндове, бисио, аннобонесе, французском, испанском...

Возможно, что-то уже забылось, но через несколько часов стало ясно: испанское влияние здесь по-прежнему сильно, хоть ему и приходится отчаянно бороться за жизнь.

Да, безусловно, пребывание испанцев, среди которых были и члены ее семьи, оставило на этой земле глубокий след, но никто не мог предсказать, как встретит маленький остров человека вроде нее, который никогда здесь не жил.

Она подумала о своих странных взаимоотношениях с Фернандо-По, то есть Биоко. Маленький кусочек бумаги и несколько слов, сказанных Хулией, стали единственным и бесповоротным толчком к исполнению заветной мечты ее жизни: отправиться на остров и посетить все места, что толпились в воображении с самого детства.

Наконец-то она получила возможность подняться по тропинке, по которой столько лет поднимались ее предки. Подышать тем же воздухом, которым дышали они. Полюбоваться тем же пестрым многоцветьем. Потанцевать под ту же музыку. И — прикоснуться к земле, где покоится дедушка Антон.

Кларенс мысленно поблагодарила остров за то, что он есть. Уже одно то, что она сюда добралась, стало величайшей победой, ведь это был самый смелый поступок в ее жизни, прежде посвященной исключительно учебе. У нее хватило смелости откликнуться на слабый зов, который давно звучал в ее сердце отдаленным боем барабанов.

Итак, человек старше ее, родившийся в Сампаке...

Ее совершенно захватили поиски таинственного незнакомца; она мечтала узнать его полное имя, увидеть лицо.

С той самой минуты, когда Хулия рассказала ей о Фернандо, Кларенс не давало покоя подозрение, что на острове могут жить люди одной с ней крови. А если Фернандо — ее брат? А иначе с чего бы Хулии его помнить? Кларенс боялась даже думать об этом и тем более говорить вслух. Сколько раз ее подмывало поделиться своими тревогами с кузиной Даниэлой, но всякий раз Кларенс решала еще подождать, пока не получит окончательных подтверждений — если они, конечно, есть.

Но что, если это все-таки правда?

Как ее отец мог жить, зная, что на острове растет его ребенок? И дядя... он ведь должен был знать об этом! Просто не может быть, чтобы он этого не знал... А что, если она ошиблась, и теперь вместо брата ищет кузена?

Она встряхнула головой.

Письмо было адресовано ее отцу, да и Хулия предложила поговорить именно с ним. А кроме того, она не верила, что Килиан мог так поступить. Ведь он самый прямой и серьезный человек, которого она знала. Ее дядя был человеком слова, способным бросить вызов общественному мнению ради правды и справедливости — как в конфликтных ситуациях, касающихся фермы, так и в личных отношениях с соседями и родными.

На миг она поразилась, с какой легкостью оправдывает дядю и обвиняет собственного отца. Но она уже не ребенок. Кларенс прекрасно знала, что отец вполне мог оказаться замешанным в нелицеприятной, мягко говоря, истории, и не исключено, что в итоге родился темнокожий младенец. Она сама неоднократно слышала, как у отца прорывались откровенно расистские высказывания. Видя негодование дочери, он всегда затыкал ей рот одними и теми же словами: «Я жил с ними и знаю, что говорю». На что Килиан отвечал: «Я тоже с ними жил, и не согласен с тобой». Даниэла победно улыбалась, что ее отец такой умный, рассудительный и справедливый. Так что где уж отцу признать своего черного ребенка! Да еще из Испании, спустя три или четыре десятилетия!

Кларенс поспешила унять разбушевавшееся воображение: в конце концов, из доказательств у нее были лишь клочок бумаги, не слишком понятные слова Хулии и четыре даты, которые она пересматривала снова и снова.

В первых письмах дяди Килиана не было ничего, что могло бы пролить свет на слова Хулии об интересующем ее письме. В одном письме подробно описывалось состояние здоровья дедушки Антона, упоминалось также о медсестре-туземке и тех, кто принимал участие в похоронах и поминках. Помимо Мануэля и Хулии, встретилось еще несколько знакомых имен.

После смерти Антона дядя стал писать реже, и в письмах повторялось одно и то же: в основном, речь шла о финансовом положении Каса-Рабальтуэ.

Лишь в одном письме было хоть что-то личное. Несколькими скупыми фразами Килиан старался утешить тетю Каталину, только что похоронившую ребенка, и сообщал, что скоро приедет домой, а в последующих письмах описывал во всех подробностях свое будущее путешествие: на каком корабле он поплывет, через какие города им предстоит пройти, сколько дней продлится плавание.