— Боже, нет, пожалуйста, — хмыкает мама. — Только не это, я чувствую себя бабушкой.

— Но ты и есть бабушка, — усмехается Мэйс, благодаря чему получает предупреждающий взгляд.

— Для тебя я в любой момент могу стать Элизабет Картер.

Мэйс закатывает глаза.

— Ну, конечно, прилетело твоё золотце.

— Где Мэди и Трикси? — интересуюсь я, останавливая нарастающий Армагеддон в виде его непонятной ревности. — И Ди.

— Уехали в магазин, — сообщает мама. — Я не купила некоторые овощи.

Следом она бросает в сторону отца недобрый взгляд.

— Это не моя вина, — отрезает он. — Ты сама знаешь, что не надо говорить мне, когда снимаешь…

Папа тут же замолкает и тоже закатывает глаза, как будто дальнейшая тема для него является пыткой, при которой стоит молчать. Клянусь, если отрезать их языки, это и будет муками. Поверить сложно, что он и Мэйс один в один копия друг друга. Уживаться с ними тяжело и весело одновременно, но признаюсь, что скучаю.

Двигаю чемодан в сторону и беру ладонь Эммы, которая среди всей словесной бойни растерялась и, кажется, чувствует себя ни к месту. Первое, о чём я думаю: защитить её от Мэйса, который может ляпнуть и не подумать, а именно это может послужить причиной краха того неустойчивого карточного домика, который я выстраиваю, чтобы после залить цементом. Может быть, внешне Эмма подаёт себя как сильную и в какой-то степени равнодушную, но я знаю, насколько сильно могут ранить слова. Она достаточно пережила, получив не совсем по заслугам. И сегодня я не настаивал на том, что выберу для неё образ, предоставив возможность ей. Я знаю, что с помощью одежды она может придать себе уверенности, хотя это всего лишь тряпки. Погодные условия больше не позволяют ей надеть платье и туфли, но даже сейчас в джинсах, что великолепно огибают каждый изгиб её фигуры, подчеркивая все достоинства, в нежно розовом топе, который скрывается под пальто, она выглядит на все сто.

И когда она стягивает верхнюю одежду, я лишний раз отдаю себе отчёт в том, что она совершенна. Девушка поправляет волнистые волосы, убрав их за уши и благодарно смотрит на меня. Я знаю, за что получаю немое спасибо. Она жутко переживала из-за перелёта, после чего из-за встречи с моей семьёй, и я сделаю всё, чтобы это было последнее, из-за чего она волновалась.

Поправив кулон на шее, Эмма немного улыбается, вероятно, всё ещё чувствуя себя неловко. Я же какой раз взглядом ловлю браслет на её запястье, что вижу изо дня в день, но прекрасно понимаю, что она не носила его в начале года. Я не видел его раньше, и не видел, чтобы она снимала, разве только перед тем, как пойти в душ и то, в самом душе. Она вообще не расстаётся с ним, хотя даже я понимаю, что он не всегда подходит к той или иной одежде. Сейчас в том числе, но я всё равно ничего не говорю. Это её выбор.

Занимаю место за столом, который мама потихоньку снабжает новыми тарелками и слушаю урчание в желудке. Необходимо много сил и терпения, чтобы дожить до того момента, когда можно будет что-то съесть.

— Кофе? — предлагает мама, переглядываясь между мной и Эммой.

— Да, — сразу киваю, потому что он поможет снизить аппетит, Эмма кивает следом:

— Спасибо.

Обращаю взгляд к девушке, что занимает соседний стул и беру её ладонь.

— У тебя остался шоколад, я могу принести.

— Я доела в такси, — жмёт плечами Эмма.

Перевожу взгляд в сторону мамы, но она понимает всё с полу слова.

— В ящике, — улыбаясь, сообщает она.

Когда открываю тот самый заветный ящик, ничуть не удивляюсь. Он полон до краев, я ловко ловлю упаковку скитлс, которая вываливается, как только потянул ручку. На лице Эммы потрясение.

— Что будешь? — с улыбкой, спрашиваю девушку. — Тут куча всего.

— Конфету? — смущённо отвечает Эмма, словно спрашивает разрешения, из-за чего мама лишь смеётся и говорит:

— Бери всё, что захочешь.

— У неё два ящика, — усмехается отец, который проходит на кухню и занимает место за столом, в то время как Мэйс давно занял роль наблюдателя у проёма.

— Где мальчики? — быстро тараторит мама, выглядывая за спину Мэйса.

— Мультики смотрят.

— Черт! — ворчит брат, переглядываясь между мной и Эммой, как будто мы ходим не на ногах, а на руках.

Выгибаю бровь, а аромат приготовленного кофе приятно ударяет в нос.

— Что?

Он лениво закатывает глаза и трагично выдыхает, как будто был чем-то сломлен, заняв стул рядом с отцом.

— Она даже не назвала его Картер.

— И?

— Ты не из нашей семьи. Тебя подменили. Поздравляю, ты приёмный.

— Исключено, — заявляет отец, подбрасывая виноградинку и поймав её ртом. — Если, конечно, я не отключался.

— Теперь фамилия звучит, как оскорбление.

— Это словесный подзатыльник, — исправляет мама, поставив перед нами пару кружек как раз тогда, когда я возвращаюсь обратно с упаковкой молочного шоколада. — И вы оба его заслуживаете.

— Он тоже много где провинился, — фыркает Мэйсон.

— Например? — интересуюсь я.

— Ты не ночуешь дома.

— Мне двадцать один, — скептически напоминаю я.

— Я за это получал.

— Тебе было шестнадцать, придурок, папа вставал ночью и забирал тебя, я могу продолжить, но не буду.

— Какая разница?

— Большая, — вступает мама.

— Он и сейчас не ночует дома, — усмехается Мэйсон.

— Я живу в другой стране, и я ночую у себя дома.

— Да, как же.

Мэйс заостряет всё внимание на Эмме.

— Давай, хотя бы ты скажи правду.